ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Вечер. Тот же кабинет, двери в другие комнаты закрыты.
Ч е л о в е к з е м л и и О н а.
Человек земли лежит на диване. Он укутан пледом, рука на перевязке, очень бледен. Она встревожена.
Лицо ее заплакано.
Ч е л о в е к з е м л и. Бедная! Что-то с нею теперь?
О н а. Ты не волнуйся. Она поправится.
Ч е л о в е к з е м л и. Ты скрываешь от меня.
Я по твоим глазам вижу, что ей очень плохо.
Может быть, она уже умерла. Так тяжело, – она меня любила. Она много сделала для меня – и захотела отнять у меня все разом.
О н а. Как это все ужасно!
Ч е л о в е к з е м л и. Бедная! Она мне говорила, что отомстит, а я думал, что она только дразнит меня.
О н а. За меня она хотела тебе мстить. О милый, милый, как я тебя люблю! Зачем ты поехал с нею?
Ч е л о в е к з е м л и. Она просила. Последний раз. Жалко стало. А эти люди, эти глупые люди!
Они воспользовались днями моей болезни, чтобы нанести мне удар исподтишка, чтобы отнять мою концессию. Какая гнусность! Ведь я знаю, что без меня дорогу построят скверно.
О н а. Успокойся, не думай об этом.
Ч е л о в е к з е м л и. О, не думать! Теперь я вижу, что все это – нити одной сложной интриги, в которой участвовала и эта безумная женщина.
Но что за ужас, что за безумие то было! Темная ночь, мы одни в автомобиле, вдруг я чувствую, что мы мчимся стремительно куда-то вниз, автомобиль клонится на сторону, мы падаем, треск, звон, я теряю сознание. Какой ужас! До сих пор не могу опомниться, не могу понять, что это было, – сон, призрак, кошмар?
О н а. Милый мой, не падай духом.
О, какие мерзавцы!
О н а. Они завидуют тебе.
Ч е л о в е к з е м л и. Они все были бы очень рады, если бы я сломал себе шею при этом крушении. Вот почему она хотела, чтобы я ехал не на своем автомобиле, а на ее. До сих пор не могу понять, как удалось шоферу вовремя выпрыгнуть. А впрочем, если он был подкуплен и сам устроил это крушение, то что ж тут удивительного.
О н а (тревожно). Кто же его мог подкупить?
Ч е л о в е к з е м л и. Кто? Да она же, женщина, которую я любил.
О н а. Не может быть.
Ч е л о в е к з е м л и. Я это понял из ее намека, когда она звала меня на эту роковую прогулку.
О н а. Милый, зачем же ты поехал с нею?
Человек земли. Да, может быть, мне надо было бы просто-напросто распрощаться с нею и не принимать ее приглашения. Но что было, то было, что жалеть!
О н а. Страшно подумать, какая злоба живет в нежном сердце женщины!
Ч е л о в е к з е м л и. Она любила – и не пожалела себя, чтобы отомстить покинувшему ее любовнику!
О н а. Бедная! Она слишком дорого заплатила за свой злодейский замысел!
Ч е л о в е к з е м л и. Она умерла? Что же ты молчишь? Ведь я это и без тебя узнаю. Странно,
– теперь я почти уверен, что она умерла, но в душе моей нет ни сожаления, ни страха. Я больше способен был бы жалеть совсем чужую мне и незнакомую женщину. Странно! Мне как будто бы все равно, что бы с кем ни случилось.
О н а. Ты еще так слаб, – не думай об этом.
Ч е л о в е к з е м л и. Воображаю, как все они были раздосадованы, когда узнали, что я не разбился насмерть.
О н а. Многие рады тому, что ты спасся.
Ч е л о в е к з е м л и. Что мне многие! Ты одна для меня дорога, твои слезы и твои улыбки.
О, они утешались затеею разорить меня. Они думали, что если им удастся нанести мне такой крупный убыток, то я уже не сумею стать опять на ноги. И правда, убыток велик! Как некстати, что я столько дней должен был лежать и ничего не мог делать!
О н а. Ты победишь, не отчаивайся.
О н а. Прости, милый! Ведь я так люблю тебя!
Так люблю!
Ч е л о в е к з е м л и. Пора бы тебе знать, что я силен и не нуждаюсь в этих бабьих глупостях, в каких-то утешениях.
О н а. Я знаю, что ты – сильный и гордый, что никакая сила тебя не сломит. Но ведь я так люблю тебя! Люблю тебя в твоей силе и гордости, люблю и в те минуты, когда ты утомлен и огорчен, когда ты должен отдыхать, как слабый и маленький. Нет на земле человека, который не искупал бы своей силы и гордости минутами усталости и слабости. Ведь для того и приходит к нам любовь, чтобы в ее сладостных объятиях покоилась утомленная сила и в них находила новые источники своей крепости.
Ч е л о в е к з е м л и. Вижу, что тебе непременно хочется утешать меня. Ну что ж, утешай, милая.
О н а. Не утешать, нет, – ты в утешениях не нуждаешься, – а быть для тебя единственною, перед которою ты можешь сбросить маску. Все знают тебя сильным, одна я имею право знать тебя иногда и слабым.
Ч е л о в е к з е м л и. Если бы и в самом деле в моей душе таилось чувство неуверенности в себе самом, или утомление, или слабость, я не мог бы даже и перед тобою так распуститься, чтобы это было заметно. Настоящей мужчина с таким же лицом заплатит проигрыш, с каким получал выигрыши, хотя бы на ставке стояла жизнь. Я же привык платить проигрыши. Жизнь долго была ко мне сурова. Я привык преодолевать.
О н а. Милый мой! Перед мною не надобно так гордиться. Будь ко мне ближе, открой мне свою душу, и никакое горе не будет нам страшно.
Ч е л о в е к з е м л и. Да, тебе я так верю, что перед тобою и в самом деле маску носить не стану. Ты тоже сильная, – я это понял в последние дни.
О н а. Любовь сделает нас еще сильнее.
Ч е л о в е к з е м л и. Кажется, я был с тобою нелюбезен, почти груб. Любовь моя милая, прости! Я знаю, что все устроится и моя удача опять вернется ко мне. Но я взбешен всеми этими людьми. Если бы еще они прямо, открыто боролись со мною! А это удары из-за угла, – какая гнусность!
О н а. Милый мой, не думай о них. Что нам до этих людей! Они так ничтожны, что о них не стоит и думать. Я с тобою, я никогда не оставлю тебя. Моя любовь не погаснет, хотя бы и земля охладела. (Поправляет подушку под его головою.
Он смотрит на нее нежно.) Может быть, ты заснешь? Не уйти ли мне?
Ч е л о в е к з е м л и. Милая, будь со мною, мне легче, когда ты здесь. Да, ты права, – я хочу забыть об этих ничтожных людях.
О н а. Возлюбленный мой! Только меня люби, и все будет хорошо.
Человек земли вздрагивает и прислушивается.
О н а (тревожно). Что с тобою?
Ч е л о в е к з е м л и. Мне послышались сейчас чьи-то шаги.
О н а (прислушиваясь). Нет, никого нет.
Ч е л о в е к з е м л и. Может быть, это от моей
О н а. Туда, где жизнь и любовь, мертвые не приходят. Забудь обо всем на свете, думай только о моей любви.
Приникает к нему и целует его долго и нежно. В это время дверь тихо открывается. Человек земли и Она, занятые собою, не замечают этого. Входит С л у г а.
Лицо его мрачно и значительно. На его руке повязка.
Он вошел тихо и остановился у двери, и кажется, что уже он давно стоит там. Наконец его замечают. И
Человек земли, и Она с полминуты смотрят на Слугу с недоумением и страхом. Человек земли с усилием приподнимается.
Ч е л о в е к з е м л и. Кто это? Как ты сюда попал?
Она бросается к Слуге. Берет его за руку, боязливо оглядываясь на Человека земли, и хочет вывести из комнаты. Но Слуга остается неподвижным.
О н а (тихо). Зачем ты сюда пришел?
Господин болен, ему вредно всякое волнение.
С л у г а. Я должен был прийти, к тебе и к твоему господину.
О н а. Ты оттуда? Ты принес от него письмо?
С л у г а. Вот перстень моего господина.
Больше я ничего не принес.
О н а. А он где? Что с ним? Отчего ты оставил его? С ним кто-нибудь есть?
С л у г а. Ему теперь хорошо. Вот нам всем без него плохо.
О н а. Да скажи же наконец, что случилось!
Он болен?
С л у г а. Я принес вам злые вести.
Ч е л о в е к з е м л и (все это время стоит в стороне и мрачно смотрит на Слугу. При последних словах он порывисто, хотя и с трудом, опираясь на мебель и на стены, подходит к Слуге). Говори скорее, что случилось!
С л у г а. Мой господин упал со скалы в море.
О н а. Но ты его спас?
С л у г а. Господин погиб. Кто хочет смерти, того нельзя спасти.
О н а (в отчаянии). Он погиб! Он умер! Я никогда его не увижу, никогда не услышу его голоса, не взгляну в его глаза! Он погиб!
С л у г а. Госпожа, он перестал жить в тот же час, когда ты ушла от него. Там, с нами, оставалась только его земная оболочка, – душа его была безжалостно убита. Ты знала, госпожа, что без тебя он не мог жить.
О н а. Нет, нет, я не могла знать это!
С л у г а. Дни его были томлением, и ночи не приносили ему кратковременных утешений. Уже он не восходил на башню, не следил за течением светил небесных и не прибавил ни одной строки к тому, что было им написано раньше. Он смотрел на дорогу, по которой ты ушла, когда покидала его. Ему незачем было жить.
Человек земли поднимает голову и пристально смотрит на Слугу. На короткое время взоры их встречаются в мрачном поединке. Слуга отводит свои глаза и смотрит на Нее.
О н а (плача). Он любил меня, любил, любил!
С л у г а. Госпожа, разве ты не знала, что он любил тебя? Жить без тебя он не мог, и смерть пришла, избавительница.
Человек земли подходит к Слуге и всматривается в него. Слуга угрюмо опускает глаза. Человек земли смотрит внимательно на повязку на руке Слуги.
Ч е л о в е к з е м л и. А это что у тебя на руке?
С л у г а. Собака искусала. Когда господин умер...
Ч е л о в е к з е м л и (перебивая его). Она защищала своего господина? Ты его убил?
С л у г а (решительно и мрачно). Ты его убил.
Ты и она, любовь, оставившая моего господина, унесшая душу его.
Ч е л о в е к з е м л и. Как ты смеешь говорить это! Ты, убийца!
О н а. Оставь его, не упрекай. Он говорит правду.
Ч е л о в е к з е м л и. Правду? Разве ты не догадываешься, что этот человек, из ложного сострадания к своему господину, убил его и потом труп его сбросил со скалы в море?
О н а. Не может быть!
Ч е л о в е к з е м л и (Слуге). Ты не посмеешь сказать, что я говорю неправду. Но ты не понял того, что тоска его прошла бы с годами, и он опять вернулся бы к своей работе. И вот ты самовольно распорядился тем, что тебе не принадлежало, чужою жизнью, и дерзко погасил ее.
и одна жизнь. Любовь ему изменила, истина его обманула, и великая, прекрасная душа его умерла. Жить ему было незачем, а это, последнее,– это было только падение тела в воду и больше ничего. Не все ли равно телу, лишенному души, в каком положении и в каком месте ему находиться!
Ч е л о в е к з е м л и. Ты слышишь, он и не пытается отрицать, что убил его! Он еще пытается оправдываться! Пустыми софизмами он хочет доказать, что был прав!
О н а. Оставь его. Он говорит правду. Я виновна в этой смерти.
Ч е л о в е к з е м л и. Ты хочешь сказать, что считаешь и меня в чем-то виновным?
О н а. Нет, нет. У тебя есть другая, умершая оттого, что ты ей изменил. Я не должна была уходить от него! Я должна была остаться!
Должна, – вот я чувствую теперь, что это – не пустое слово! Совесть говорит мне об этом.
Горько плачет. Человек земли стоит в тягостном раздумье. Слуга неподвижен и холоден, как неживой.
Ч е л о в е к з е м л и (Слуге). Расскажи, как это случилось.
С л у г а. С тех пор как госпожа ушла, господин все время тосковал. Иногда он уходил вниз, к морю, и смотрел на волны, которые унесли госпожу в далекий путь.
О н а. О, лучше бы мне было потонуть в этом море!
С л у г а. В тот вечер он долго стоял на вершине скалы. Солнце только что опустилось в воду, заря пылала, и в лучах зари так прекрасно было лицо моего господина. Я видел, что вся душа у господина изникла из его тела. Мне стало жаль его. Я отвернулся.
Ч е л о в е к з е м л и. Ты столкнул его со скалы?
С л у г а. Он упал в море. Рыбаки поспешили на помощь, привлеченные моими громкими криками и яростным воем собаки. Господина вытащили. Но он уже был мертв – разбился о камни. Мы его похоронили у подножия этой скалы. Собака издохла от тоски на могиле господина, а я пришел сюда рассказать.
Ч е л о в е к з е м л и. Благодарю. Отдай госпоже этот перстень и иди. Ты устал и голоден,
– там тебя накормят и успокоят.
Слуга тихо уходит. Кажется, как будто его и не было, как будто это было явление из мира призраков.
О н а. Что же это? Что же это? Боги мстят?
Ч е л о в е к з е м л и. Мужественно встретим и это новое испытание. Мы почерпнем силу в нашей любви. Любовь сплетет нам новые сети, которыми привяжет нас к жизни, и увенчает нас новыми радостями.
О н а. Как пережить эту смерть? Он умер! Он, самый мудрый, самый кроткий! Он, которому жалко было сломать стебелек цветка! Он, который бережно расправлял крылышки упавшей из гнезда ласточки! А его никто не пожалел, когда я, ослепленная, покинула его, и он остался один над мрачными безднами. И одну только услугу мог оказать ему его последний верный, это
– столкнуть его в море!
Ч е л о в е к з е м л и. Мы поедем на его могилу, мы будем свято чтить его память.
Ч е л о в е к з е м л и. Зачем ты говоришь так!
Ты остановила свой взор на покойном и терзаешь своими словами сердце того, кто жив, кто любит.
Я не могу слушать этих твоих укоров.
О н а. Разве я тебя укоряю? Я сама во всем виновата, одна виновата во всем.
Ч е л о в е к з е м л и. Умирающий нередко находит счастие в самой смерти своей. Он умер с мечтою о тебе и, умирая, был счастлив. Если он тебя действительно любил, он должен благословлять твое счастие, а чрезмерное отчаяние твое ему должно быть тягостно и за гробом, как доказательство того, что и смерть его была жертвою непринятою.
О н а. Зачем жертвы?
Ч е л о в е к з е м л и. Разве ты не знаешь, что благородное сердце любит приносить себя в жертву и радуется, если жертва его принята? Мы снова упьемся безумием счастья нашего, и в блаженстве потонет для нас вся вселенная. Что в ней значит еще один погибший?
О н а. Днем и ночью этот погибший будет стоять передо мною! Днем и ночью! О, как мне страшно! (Обнимая его.) Защити меня, спаси меня! Вот я вижу его! Вот там, где стоял его слуга! Его скорбное лицо, его кроткие глаза!
Ч е л о в е к з е м л и. Дорогая моя, успокойся.
Ты со мною, ничего не бойся, ни людей, ни призраков. Я защищу тебя от всякой здешней и нездешней силы.
О н а. Он напоминает мне, как счастливо текла жизнь моя с ним там, наверху.
Ч е л о в е к з е м л и. Разве любовь моя не дала тебе ничего? Ты много оставила там, на этой мрачной горе, где нельзя жить человеку, но разве моя любовь ничего не дала тебе взамен?
О н а. Ах, что со мною! Мрачный призрак, рассейся! Я люблю тебя, только тебя. Люблю вот этот лоб, эти губы! Люблю, люблю! (Она страстно целует Человека земли.)
Ч е л о в е к з е м л и. Мы будем счастливы.
Мы живы, мы на этой милой земле, под этим ясным солнцем.
О н а. Мы будем счастливы! Тени умерших отойдут от нас.
Ч е л о в е к з е м л и. Их двое – моя Звездочка и он, твой мудрый друг. Легкомысленная актриса и ученый мудрец. Какое странное соединение! В любви и в смерти! (Глубоко задумывается.)
О н а. Что ты хотел сказать? О чем ты думаешь?
Ч е л о в е к з е м л и. Как просветляет смерть!
Теперь я вспомнил вдруг ее последний взгляд, когда она падала из бешено мчавшегося под откос экипажа. Какой любви был полон этот взгляд! Странно! Так жестоко мстящая должна была бы ненавидеть. Она меня, значит, любила истинною, верною любовью, такою же любовью, какою тебя любил твой мудрец. И смерть сняла пелену злобы с ее внезапно открывшихся глаз.
Ч е л о в е к з е м л и. Я люблю только тебя.
О н а. Зачем же ты так говоришь о ней?
Ч е л о в е к з е м л и (говорит, словно в беспамятстве, как бы бредя). В каком блаженном озарении предстоят мне эти две тени!
Кто бы мог это подумать! Моя маленькая
Звездочка в стране блаженных! Преступная и порочная душа, какие ангелы дали тебе твою белую одежду?
О н а (в страхе и отчаянии приникает к нему; кричит громко, словно хочет разбудить его). Я с тобою, люби меня!
Ч е л о в е к з е м л и. Когда я хочу сказать тебе: "Люблю!" – она становится передо мною и говорит: "Я любила и умерла, потому что любила!"
О н а. Отгони эти мрачные мысли!
Ч е л о в е к з е м л и (как бы очнувшись от сна, озирается; говорит в странной задумчивости, и взгляд его блуждает рассеянно). Да, мы должны победить это темное уныние. Жизнь перед нами.
Звук его голоса пугает Ее. Она тревожно мечется по комнате.
О н а. Боже мой, Боже мой, что же мне делать!
Ч е л о в е к з е м л и. Тяжело, но это пройдет.
Надо отвлечься, надо забыться. Когда я поправлюсь, мы с тобой уедем в прекрасную, лазурную страну.
О н а. Лазурная, прекрасная страна! Разве есть на земле такой край, где бы можно было позабыть, не чувствовать, не видеть? Быть может, только там, где теперь он, мой любимый.
Ч е л о в е к з е м л и. Милая, я хочу отвлечься от этих ужасных мыслей. Сыграй мне что-нибудь светлое и торжественное. В минуты печали душа поднимается на вершины, где торжественная грусть сплетается с высокою радостью.
О н а уходит в дверь направо. Скоро оттуда раздаются звуки музыки. Гармоничные аккорды все чаще сменяются неразрешенными диссонансами. Музыка становится все более отрывочною и дисгармоничною, прорываются аккорды глубокого расстройства.
Человек земли ходит по комнате, прислушиваясь к музыке. Его лицо выражает сначала надежду, потом глубокую печаль, переходящую в уныние и отчаяние.
Музыка обрывается резким диссонансом. Слышен подавленный крик тоски и страха. Она быстро входит в комнату. Очень бледна.
Ч е л о в е к з е м л и. Милая, любовь моя, что с тобою? Отчего ты так бледна?
О н а. Они опять передо мною. Они всегда будут между нами.
О н а. О, если бы возвращались! Они бы нас простили. Но они во мне, они в тебе, и теперь жизнь их бесконечна, они бессмертны, мстители милые наши. Не будет нам счастия уж никогда больше. Они зовут нас, они требуют от нас...
Ч е л о в е к з е м л и. Что они могут требовать? Пустая мечта!
О н а. Разве ты можешь забыть?
Ч е л о в е к з е м л и. Пройдет время, все забудется.
О н а. Нет, нет, – мы будем презирать друг друга, если позабудем. Если бы они не умерли, – разве не все равно? Их опустошенные жизни так же лежали бы гнетом на нашей совести.
Человек земли молча отходит к окну. Стоит в глубоком раздумье. Она тревожно ходит.
О н а. Все началось с того, что ты пришел к нам и начал мне говорить о твоей любви ко мне, о радостях жизни, о твоем строительстве, о твоих мечтах оживить дикий край. Вот с этих разговоров все и началось. Ты говорил, а я слушала.
Ч е л о в е к з е м л и. Да? Так что же?
О н а. Я тебя полюбила. Я тебя люблю, потому что ты этого захотел.
Ч е л о в е к з е м л и (смотрит на нее умоляющими глазами). Жизнь моя, не отходи от меня. Мы уедем в безмятежный, лазурный край, и снова райские видения навеет тебе любовь моя.
О н а. Нет, никогда! И ты сам себе не веришь,
– ты говоришь так неуверенно, как никогда не говорил. Разве можем мы теперь мечтать о счастии, о райских видениях? Мы забрызганы кровью.
Ч е л о в е к з е м л и. Что же, разве я виноват в этой крови?
О н а. Я не хотела тебя упрекать. Разве есть виноватые? Я полюбила тебя, и если бы еще раз надо было сделать то, что я сделала, то я снова поступила бы так же. О, какою жестокою ценою куплено это безумие! Да и как же иначе? Все в мире связано, все сковано пламенным кольцом любви и страдания, неразрывным, вечным. Не уйти из него, не вырваться из этих оков, – и все мы вместе, все, живые и мертвые, любящие и любившие, все отвечаем друг за друга.
Ч е л о в е к з е м л и. Милая, помни одно, что мы любим друг друга. Верь нашей любви, верь жизни, которая вся еще перед нами.
О н а. Люблю, люблю! Но отчего же такая смертная печаль? Значит, одной любви мало.
Ч е л о в е к з е м л и. Но разве его ты не любила?
О н а. Зачем ты это говоришь? Что ты говоришь! Нет, нет, нет, его я любила! Я была ему верна, я делила с ним все горести жизни. Но я перестаю понимать. Нет, нет, не говори ничего. Я не могу, – слова твои меня убивают.
Ч е л о в е к з е м л и. Милая, милая, успокойся! Тебе одной на земле я верю. Ты для меня – единственная и последняя.
О н а. Верь и ты мне, верь, дорогой мой! Я люблю его, люблю тебя, душа моя разрывается.
Ч е л о в е к з е м л и. Милая, не плачь так, не плачь. Кто дал нам душу, тот дал нам и любовь.
О н а. А что мы делаем с любовью, что делаем! Сколько горя, сколько крови!
Ч е л о в е к з е м л и. Любовь поможет нам пережить.
О н а. Люблю тебя, люблю в жизни и в смерти. Но эти призраки, эти мертвые! Сердце мое разрывается. (Падает в изнеможении и рыдает.)
Ч е л о в е к з е м л и. Плачь, если ты можешь плакать. А вот у меня и слез нет.
Она поднимается, вдруг спокойная. Смотрит на него, и в глазах ее ожидание.
Ч е л о в е к з е м л и. Тяжелая колесница счастия! С нее прогнал я женщину, которая казалась мне такою же пустою и легкомысленною, как и многие другие, – и колеса моей колесницы раздавили ее грудь. Может быть, я слишком неосторожно сбросил ее. Но вот она мертва, и на лице моем брызги ее крови.
О н а (спокойно). Что же ты хочешь делать?
Ч е л о в е к з е м л и. Ты чего-то ждешь от меня?
О н а. Ты знаешь, чего я жду.
Ч е л о в е к з е м л и. Я знаю. Я привык честно расплачиваться по своим обязательствам.
Я – сын оклеветанного, но мужественного века.
Но ты готова ли?
О н а. Милый, с тобою вместе, к ним, которые погибли, потому что мы им изменили.
Ч е л о в е к з е м л и. Дыхание Смерти надо мною, – и вдруг так ясно в душе моей. Никогда душа моя не была так светла, как теперь.
О н а. Милый, милый, ты это знаешь, нельзя пережить! Нельзя строить на трупах.
Ч е л о в е к з е м л и. Когда же ты хочешь?
О н а. Сейчас. У тебя есть?
Ч е л о в е к з е м л и (подходит к столу, вынимает револьвер). Верный друг, он всегда со мною, всегда готов служить.
О н а (радостно). Вместе умрем.
<1914>