ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Раннее утро. Роща у ручья, отделяющего Ворожбинино от Заозерья. Через ручей мост. Близ моста – большой обомшалый камень. Л и з а подходит к ручью, в сарафане, письмом Львицына в руках. За ней идет н я н ь к а.
Н я н ь к а. Ну, что ты, Лизанька, встала так рано? Оделась легонечко, идешь по траве сырой.
Куда мы забрели с тобой? Тут уж твоя земля кончается, – вон та роща за мостиком – это уж земля заозерская.
Л и з а. Быть может, здесь встречу я Алексиса и скажу ему, хотя бы в последний раз, про мою любовь. Ах, нянечка, тяжело мне! Утро прохладное, росистое, многоцветное, а я мало что различаю. Словно очертания и цвета предметов скрадываются от моего взора падением великого дождя. Мне кажется, что мир зыблется в моих глазах.
Н я н ь к а. Поспала бы еще, Лизанька, – глазки-то у тебя как покраснели!
Л и з а. От чего это, няня? От ветра, веющего мне навстречу? От пролитых в изобилии слез? От усталости?
Н я н ь к а. Вышивала усердно, Лизанька, ночей недосыпала.
Л и з а. Ослепну я, как бедная Марфушка.
Н я н ь к а. Что ты, что ты, Лизанька, Бог с тобой! Не надо так говорить, – в какой час скажется. Господь тебя помилует, голубушка, пошлет тебе радость великую.
Л и з а. Да я не боюсь, няня. Ослепну я. Ну, что ж! Разве мы не видим лучше глазами души, чем глазами тела? Вот и мостик. Сколько раз таким же ранним и росистым утром мы с
Алексисом встречались здесь! Мы опирались на эти тонкие перила и прислушивались к мелодичному журчанию струй. Здесь все попрежнему: так же лепечут струи, перебегая по камешкам, ручей, как прежде, вьется, теснимый живописными холмами, и убегает в тень прохладной рощи. А для меня на свете все переменилось, – неужели навсегда? (Быстро перебегает по мостику.)
Н я н ь к а. Куда ты, Лизанька?
Л и з а. Я на земле моего милого.
Неизъяснимое волнение объемлет меня. Не смею идти вперед, и жаль к себе вернуться.
Слышен незнакомый мужской голос, выкрикивающий что-то; слов не разобрать. Лиза, испуганная, бежит обратно.
Л и з а. Здесь я у себя, – но и там, глупая, чего же мне бояться! (Садится на большой обомшелый камень, лежащий недалеко от входа на мост.) Неужели Алексис не придет в этот ранний час, в который некогда мы с ним на этом месте встречались? Ах, нянечка, ты еще не знаешь, что он мне ответил.
Н я н ь к а. Да уж, видно, нехорошее письмо привез тебе Дмитрий.
Л и з а. Слушай, няня, я прочту тебе.
(Читает): "Милостивая государыня, Елизавета
Николаевна! Я глубоко признателен Вам за подарок Ваш, верное свидетельство отменного умения Вашего управлять вещами и людьми.
Располагая уехать отсюда вскоре, не знаю, буду ли иметь возможность воспользоваться любезным приглашением Вашим, за которое приношу Вам мою нижайшую благодарность. Впрочем, имею честь быть с истинным почтением, покорнейший слуга Ваш А. Львицын".
Н я н ь к а. Все еще сердится, забыть не может.
Л и з а. Нет, няня, он – добрый, я – злая. Не брани его, няня, не надо.
Н я н ь к а. Молчу, молчу, мне-то что!
Л и з а (помолчав). Уж, видно, Алексис не придет. (Вздохнув печально, Лиза окинула окрестность и уже оперлась о камень рукой, чтобы встать, но вдруг слышит шорох в кустах и шаги на дорожке по ту сторону ручья.) Это – он! Няня, он идет! Няня, голубушка, иди, иди домой, я одна здесь останусь.
Н я н ь к а торопливо и взволнованно крестит
Лизу и уходит, спеша изо всех своих старческих сил.
Между кустами за речкой показывается Л ь в и ц ы н.
Л и з а (тихо). Это – Алексис. Я узнала его, – ах! глазами души больше, чем глазами тела. Разве не различила бы я в глубокой ночи его походку?
Львицын тихо идет мимо моста, погруженный в глубокую задумчивость. Невнимательно взглянув на
Лизу, кланяется ей и проходит мимо.
Л и з а. Алексис!
Львицын останавливается, всматривается в Лизу.
Смотрит на нее с изумлением и невольной нежностью.
Лиза встает и поспешно идет к нему. Львицын переходит через мост. Они принужденно стоят друг против друга.
Л и з а. Сюда, к ручью, где мы встречались, я поспешила нынче утром. Вы не забыли это место?
Л ь в и ц ы н. Елизавета Николаевна, извините.
Я принял вас за дочь отца Сергея. Ваше простое одеяние невольно ввело меня в заблуждение. Я не такой вас воображал.
Л и з а. Поверьте, я совсем переменилась.
Хорошо ли вы доехали, Алексис?
Л ь в и ц ы н. Довольно быстро, и не без приятности.
Л и з а. Лето нынче такое же очаровательное, как и в тот памятный год.
Л ь в и ц ы н. Я вышел из дому рано. Что-то влекло меня в ту сторону, где пережил я столько разнообразных чувствований, радостных и печальных.
Л и з а. Вы шли мимо. Вы не захотели посетить меня.
Л ь в и ц ы н (печально). Благодарю вас очень за приглашение и за вашу вчерашнюю присылку.
Вышивание превосходно, и весьма лестен, но не утешен мне сей ваш, Елизавета Николаевна, насмешливый подарок.
Л ь в и ц ы н. Вышивали его, бессомненно, отменно искусные мастерицы, лучшие из тех, коими вотчина ваша на всю округу издавна славится.
Л и з а (улыбнувшись сквозь слезы, отчего становится вдвое милее). Вышивала одна, изрядно усердная, да уж не знаю, сколь искусная.
Л ь в и ц ы н (внезапно вспыхнув). И все так же несчастные девушки слепнут над работой?
Л и з а (горестно восклицает). Я сама вышивала! Все покрывало своими руками вышила. (Плачет.)
Л ь в и ц ы н (с удивлением). Не может быть!
Сколько же лет надобно было над ним сидеть!
Лиза, что вы говорите!
Л и з а. Я работала над ним три года. Как только умерли мои родители, я нашла в старой
Библии, усердно украшенной миниатюрами, мотив тонкого узора. Сплелися розы с розами, шарлаховые, алые, пунцовые и белые. Как раз к вашему приезду я кончила вышивание. (Со слезами.) Взгляните, Алексис, на мои пальцы, они исколоты иглой. (Глядя прямо в глаза
Львицына, голосом ангельской кротости.)
Взгляните на мои глаза, они красны от работы и еще более от многих слез, от бессонных ночей, в труде и в печали проведенных мной.
Л ь в и ц ы н (осыпая Лизины руки поцелуями). Ангел Лиза! Ты страдаешь! Ты, мое бесценное сокровище!
Л и з а (прижимаясь головой к его груди).
Меня тревожила только мысль – быть вами окончательно позабытой.
искателям вашей руки. Много раз я порывался поехать в мою деревню, чтобы иметь возможность еще раз взглянуть на милое лицо, но что-то удерживало меня. Вчера, когда я читал письмо ваше, почудилась мне в нем злая насмешка над мной. Казалось мне, вы хотите показать, что словам моим не придаете значения и что по-прежнему ваши крепостные девушки тратят зрение над вышиванием.
Л и з а. Я вам писала, что вышила покрывало собственными руками.
Л ь в и ц ы н. Я вспомнил, что и сам я иногда заставал вас за пяльцами, причем вышиваемый вами узор мало подвигался к окончанию, и я объяснил ваши слова тем, что вы для рассеяния скуки приходили иногда в девичью и делали несколько небрежных стежков, едва ли к украшению общего способствующих. Я долго предавался грустным размышлениям, и почувствовал в душе моей ожесточение, и голоса души я не услышал, и не целовал милых строк.
Л и з а. С трудом, при свечах, прочитала я ваш холодный ответ и долго плакала. Сон не приходил ко мне, и я бы так и не ложилась в постель, если бы Лушка и Степанида, по приказу няньки, не отвели меня в спальню. Почти бесчувственную от жестокой печали, они раздели и уложили меня. Но весь мой ночной отдых состоял лишь в том, что я в тягостном полузабытьи то одной, то другой стороной вверх переворачивала подушку, беспрестанно увлажняемую слезами.
Л ь в и ц ы н. О Лиза милая, мой ангел нежный!
для того, чтобы угождать мне. Ныне свет меркнет в моих глазах, и я умереть готова, но глаза души моей открыты для невечернего света правды, и душа моя радостна, потому что я знаю,
– вы простите мне мою детскую злость и все мое бедное неразумие. От радости и от печали моя душа трепещет и растворяется в слезах, и я, как некогда Гризельда, достигла счастья после многих испытаний.
Л ь в и ц ы н. Мой милый друг, пленительная
Лиза, прости мое неверие. Отныне мы вместе навеки.
Сбегаются д е в к и, любопытные и веселые. Спеша из всех своих старческих сил, идет н я н ь к а. Девки запевают славу Львицыну и Лизе.
<Не позднее 1920>