УЗОР ИЗ РОЗ
Драма в пяти действиях и семи картинах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
В о р о ж б и н и н, Николай Степанович, помещик, отставной майор.
В о р о ж б и н и н а, Надежда Сергеевна, его жена.
Л и з а, их дочь.
Р е м н и ц ы н а, Елизавета Павловна, мать Ворожбининой.
Л ь в и ц ы н, Алексей Павлович, Лизин жених.
К а л г а н о в, отставной капитан, Лизин опекун.
П р и к л о н с к и й, Андрей Петрович, полковник.
П р е д в о д и т е л ь д в о р я н с т в а.
П р и ж и в а л ь щ и к 1-й, В у к о л С а в и ч.
П р и ж и в а л ь щ и к 2-й.
Н я н ь к а Лизина.
Л у ш к а и С т е п а н и д а, Лизины служанки.
М а р ф у ш к а, вышивальщица ослепшая.
Е л е в ф е р и й, повар.
Ш у т и х а.
Л а к е й.
Д е в к и.
К а з а ч к и.
П е р с о н а ж и Л и з и н ы х с н о в:
П а с т у х и, П а с т у ш к и, А р а п ы, К а в а л е р ы,
Д а м ы, М е д в е д и и С е р ы й В о л к.
Действие происходит в барской усадьбе села
Ворожбинина в начале тридцатых годов 19-го века.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Начало мая. Раннее утро.
Покои в доме Ворожбининых. Гостиная, соединенная яркой со столовой. Из столовой дверь в девичью, дверь во внутренние комнаты и внутренняя лестница наверх.
Гостиная выходит на террасу и в сад. В окна обеих комнат виден сад. В столовой накрыт утренний чай.
Ждут выхода господ Ворожбининых. Слуги тихо снуют, производя видимость какого-то домашнего дела.
Занавески еще задернуты, в столовой полутемно.
Л и з а выходит сверху по внутренней лестнице, быстро и легко постукивая каблучками. Она – девушка высокая, тоненькая, стройная. У нее черные, пламенные, веселые глаза; черные, как вороново крыло, слегка вьющиеся волосы; густые, черные брови, которые сходятся вместе, когда она хмурится; лицо смуглое.
Л у ш к а, веселая, круглолицая, краснощекая, идет за ней, оправляет ей платье.
Л и з а. Погода хороша ль сегодня? Да нет ли ветра?
Л у ш к а. Уж так-то ясно да тепло, ветриночки не веет.
Л и з а. Отдерни занавески, раскрой окошки.
Лушка открывает окна. Становится светло. В комнаты вливается птичий щебет.
Л у ш к а. Еще бы чуточку поспали, так барин с барыней раньше нас к чаю бы пожаловали. И то, слышно, встают, сейчас сюда будут.
Лиза внимательно оглядывает себя в зеркало. Весело улыбается и посылает тоненькими пальчиками воздушный поцелуй своему отражению. Входит из сада п р и ж и в а л ь щ и к, седенький, плешивый старичок с длинным носом; у него в руках букет цветов. Лиза приветливо идет к нему.
Л и з а. С добрым утром, Вукол Савич.
П р и ж и в а л ь щ и к. Приветствую вас с добрым утром, Елизавета Николаевна. Позвольте вам преподнести цветы, мной собственноручно для вас собранные нонче утром. Все ваши любимые, свежи и прелестны, как вы, и обрызганы росой утренней. (Подносит цветы.)
Л и з а. Благодарю вас, Вукол Савич. Вы очень милы.
П р и ж и в а л ь щ и к. Как здоровье ваше?
Что-то вы бледненьки.
Л у ш к а. Барышня встали веселенькие.
Л и з а. Странный сон мне приснился. Кажется мне, что в ушах все еще звучит смех приснившихся черных арапов. Такой пасмурно-фиолетовый свет в чертоге. (Умолкает, улыбается.)
П р и ж и в а л ь щ и к. Что же вам снилось?
Л и з а. Пустяки. Говорить не стоит.
(Подходит к окну. Мечтательно смотрит в сад.) Как хорошо в саду! Солнце еще не высоко, не жарко, и свет его точно росой обмыт. И на траве росинки. И птички так мило чирикают!
Лушка мне сегодня такой холодной воды принесла!
П р и ж и в а л ь щ и к. Николай Степанович изволили мне изъяснять намедни, что умывание поутру холодной ключевой водой много способствует для свежести и для здоровья.
Л и з а. Львицын говорил мне: "Рано или поздно взойдет день внезапный". Непонятные слова! Я не раз над ними призадумывалась. А разве теперь ночь?
П р и ж и в а л ь щ и к. Теперь – ясное утро.
Л и з а (улыбаясь). А если ночь и впрямь, то где же над нами звезды? Ведь мы-то сами ничем не блестим. Живем себе смирно.
П р и ж и в а л ь щ и к. Алексей Павлович – человек великого ума. Что говорит, нам трудно понять, и дивно кажется подчас.
Входит С т е п а н и д а.
Л и з а. Папенька с маменькой встали?
С т е п а н и д а. Барин с барыней идут кушать чай. Почивали хорошо, встали веселеньки.
Л и з а. А я-то едва успела спуститься. Что же это я так заспалась нынче?
Л у ш к а (простодушно). Видно, хороши сны снились, барышня.
Л и з а (хмуря брови, строго). Тебя видела. А вот ты, Лушка, болтаешь много. И в поварню бегаешь не за делом. Елевферий хоть и читает
Евангелие, а все же знать никак не может того, что кому на том свете будет.
Приживальщик слушает с любопытством.
Входят в столовую В о р о ж б и н и н и
В о р о ж б и н и н а. Любовно смотрят на Лизу.
Ворожбинина улыбается Лизе. Лиза бежит им навстречу. Целует руки отцу и матери. Приживальщик низко кланяется и тихонько уходит по лестнице вверх.
С т е п а н и д а и Л у ш к а уходят в девичью.
Л и з а. С добрым утром, маменька! С добрым утром, папенька! Уж и сливки на столе, густые, превкусные, да и мед самотек.
Все идут к столу.
В о р о ж б и н и н а. Дочка-то у нас какая выросла!
В о р о ж б и н и н. Хороша, хороша! Глазки веселенькие, личико смуглое, локоны вьются так мило!
Лиза улыбается и мечтательно смотрит в окно. Ей грезится, что мимо проходит ее Алексис, изысканно одетый и погруженный в меланхолические мечтания.
В о р о ж б и н и н а. Да что ты, Лизанька, все в окошко смотришь? Что ты там занятного нашла?
Л и з а (вздрогнув от неожиданного вопроса и смешавшись). Так точно, маменька.
Ворожбинин нюхает табак из серебряной табакерки и глядит на Лизу посмеиваясь, отчего Лиза еще более смущается.
Л и з а (со смущением). Я сегодня странный сон видела, маменька. А к чему он, не знаю. С вечера я долго не могла заснуть, все в окно глядела. Над рекой клубился туман, луна скользила в небе. А потом я заснула, и приснился странный сон, лиловый. (Смеется.)
В о р о ж б и н и н а (недовольным голосом, но с немалым любопытством). Что за сон? Не нравится мне, что ты стала часто видеть странные сны. Даже неприлично для барышни. Даже трудно по соннику разгадать. И не поймешь, к чему они, к радости или к печали.
В о р о ж б и н и н (с неудовольствием).
Пошли сны свои рассказывать да разгадывать.
Сколько лет я тебе, мать моя, твержу одно и то же, все в толк взять не можешь, что никакого предвещательного значения сон не имеет. О чем днем думаешь, то ночью и снится, а разгадывать сны пристойно деревенским бабам. Господин
Вольтер уже давно осмеял это прискорбное суеверие.
В о р о ж б и н и н а. Что ты, Николай
Степанович! Иной раз то увидишь во сне, о чем и думать-то давно позабыла, а то так никогда и в голову не приходило.
В о р о ж б и н и н. Да вот позабыла, не думала, а тут вот взяла да и подумала, засыпая.
В о р о ж б и н и н а (с досадой). Ну, батюшка, понес свое. Знаю я тебя, – ведомый вольнодумец.
Сказывай, Лизанька, какой же ты сон видела!
Л и з а (краснея). Ах, маменька, право, глупости. И говорить не стоит.
В о р о ж б и н и н а (построже). Изволь рассказывать, сударыня.
Л и з а (слегка смутившись). Сначала снилось мне что-то совсем непонятное. Я уж даже и позабыла. Потом пришел арап, сам черный весь с головы до ног, как гуща кофейная, а губы красные-красные, на голове пунцовый тюрбан. И говорит мне громко: "Собирайся бесперечь,
Лизавета Николаевна, к славному и великому королю Крысиному".
В о р о ж б и н и н а (с неудовольствием).
Такого и короля нет.
Л и з а. Ах, маменька, да ведь это во сне!
Обеих бы вас послать королю Крысиному на выучку.
Н я н ь к а (старушка старая, выходя из девичьей, становится у дверей). Что за сон?
Дай-ка я послушаю. Девки-вышивальщицы без меня заленятся, только сон не выслушать мне никак нельзя.
Стоит, слушает, качает головой, бормочет что-то невнятное. В это время в дверях столовой собираются понемногу девки, слушая сон. Среди них, скатившись сверху и протолкавшись вперед, горбатая ш у т и х а слушает с нелепыми ужимками.
Л и з а. Ну вот, иду я будто бы в королевский чертог. Дорога гладкая, как скатерть, синелью вышита и бисером, а идти по ней страх как трудно. По сторонам дороги ученые медведи пляшут, а передо мной арап идет. Идет, а сам все оборачивается, страшный такой, за красными губами зубы белые сверкают. В чертоге богато и пышно, колонны высокие, много свеч горит, свечи желтые, как медь, а свет от них лиловый и дымный. У дверей арапы стоят и придворные кавалеры. Вот взошла я в тронный зал, смотрю, а на троне сидит Лушка. На ней корона и порфира и башмаки золотом шитые. А сама румяная, смеется во весь рот. На себя смотрю, – я в сарафане, как простая девка. Да и сарафанишко-то совсем плохонький, рваный.
В о р о ж б и н и н а (сердито). Ну и сон!
Л и з а. Лушка мне говорит: "Здесь первые станут последними, как в Евангелии сказано, а ты, барышня, целуй мою ручку, а потом воду носить будешь".
В о р о ж б и н и н а (всплеснув руками). Ах она, подлянка! Да как же это она осмелилась! Да что ж ты ее не уняла, Лизанька?
В о р о ж б и н и н (сердито глянув на дверь).
Во сне унимать нечего. Что приснится, то и смотри. А вот наяву построже бы за ними глядели, чтобы не стояли в дверях, господские разговоры подслушивая.
Спугнутые этими словами, д е в к и убегают, только слышен топот их ног.
Н я н ь к а (ворчит). Экие вы, девки, прогневили барина! Всё-то непорядки! Что вы за работницы! (Уходит вслед за ними.)
В о р о ж б и н и н а (гневно). Подошла бы к подлянке да по щекам бы ее, по щекам!
Л и з а. Мне так стыдно стало, что я проснулась.
В о р о ж б и н и н а. Ну, еще бы! Лушкину руку целовать!
Горбатая шутиха катится горошком и вскатывается по внутренней лестнице наверх.
Ш у т и х а. Надо старой барыне поскорее рассказать, пусть прикажет Лушку да и
Елевферия строго наказать. Да и барышне надо попенять. (Исчезает наверху.)
В о р о ж б и н и н а. Ну уж, матушка, и сон!
Л и з а. Да разве я виновата, маменька! Ведь я не нарочно.
В о р о ж б и н и н (постучав табакеркой по столу, внушительно). А ты, сударыня, матери не отвечай. Не дело. Наставление родителей выслушивай с покорностью и со вниманием. О чем ненадобно думаешь, такие и сны видишь.
Лиза опасливо взглядывает на отца.
(Постукивая по табакерке, ворчливо). Вот вам нынешнее воспитание! В мое время девицы таких снов не смели видеть. У них благородные были мысли, и сны им снились благопристойные.
Лиза потупилась и зарделась. Ей так стыдно, что она чуть не плачет.
В о р о ж б и н и н а (сердито). Ты на красных каблучках ходишь, а она голыми пятками постукивает, так тебе с ней даже и во сне равняться не стать. Все это Елевферкин яд. Давно тебе говорю, Николай Степанович, унять его надобно. У наших хамов ни стыда, ни совести нет. Если бы им дать волю, так они бы себя показали. До сей поры Емельку Пугачева, поди, забыть не могут.
В о р о ж б и н и н. С Еливферием я и сам собирался поговорить сегодня же утром.
Постращать надо. Знаю, что запьет опять. Да пусть лучше иногда выпьет человек, чем книги читать. Водка – слабость, простому русскому человеку весьма свойственная. Да я до крайности не допущу и пресеку во благовремении.
Пристрастие же к чтению – от высокоумия и гордости, а гордость – грех смертный. Сей бес, однажды в человека вошедший, изгоняется не легко.
С т е п а н и д а (вбегая). Старая барыня изволят пожаловать.
Общее движение. Все встают и оборачиваются к лестнице, ведущей наверх.
В о р о ж б и н и н а. Вот и кстати, Лизанька, что маменька изволила сойти сверху, верно, посоветует, как тут быть. А то что-то повадилась ты, милая, неподобные сны видеть.
Лиза видимо робеет.
В о р о ж б и н и н (сердито ворчит, нюхая табак), Ждут оракула своего. Ох уж эти мне бабы!
Суета, движение на лестнице. Спускается
Р е м н и ц ы н а, поддерживаемая двумя девками. Она уж очень старая, но еще совсем бодрая. Лицо свежее, почти без морщин. Из-под кружевного белого чепца с синими бантами видны седые букли. Одета парадно.
Лиловый шелковый капот. Через правое плечо перекинута старая желтоватая, цвета апельсинной завялой корки, турецкая шаль. В руке костыль, в другой ридикюль. Около нее катится горошком горбатая шутиха, что-то продолжая ей нашептывать.
Слышно ее шипение.
Ш у т и х а. Елевферка-то! Да и Лушка-то! Да и барышня!
Лиза присела очень низко, придерживая юбочку пальчиками опущенных и разведенных рук.
Ремницына ласково треплет ее по щеке. Ворожбинин и
Ворожбинина берут бабушку под руки, ведут к столу, усаживают в кресло. Лиза несет бабушкин ридикюль.
Сзади вкрадчиво входит п р и ж и в а л ь щ и к.
Р е м н и ц ы н а. Ох, устала! Знаю, знаю, – все уж мне сказали Вукол Савич и шутиха.
(Властным тоном.) Знаю, отчего эти сны, – от
Елевферкиных сказов. Елевферку давно пора пробрать хорошенечко. Лушке строго сказать, чтобы не смела барышне сниться. Не уймется – наказать построже. А тебя, сударыня...
Внимательно смотрит на Лизу с неопределенным выражением не то усмешки, не то угрозы. Лиза чинно стоит перед бабушкой.
Л и з а (испуганно). Я, бабушка... Простите, бабушка... Не буду, бабушка...
Р е м н и ц ы н а. Ты, ветренница, книжки читаешь, я слышала. Отец научил, старый вольнодумец. Вышивала бы лучше бисером или синелью. От книжек сны глупые. Вышивай, – слышишь?
Л и з а (робко). Слушаю, бабушка. Я и то вышиваю в пяльцах.
Р е м н и ц ы н а. Вышиваешь, да не кончаешь.
Кажется, уж скоро полгода будет, как начала подушку вышивать, а всего еще полвеночка роз вышито. Ты не думай, – ведь я все знаю, что у вас делается. Хоть и редко здесь у вас бываю, а знаю все. Уж больно ты веселая да непоседливая; своевольница ты, шалунья. Ну, я пойду, устала с вами. Ты, Наденька, и ты, Лизанька, идите-ка со мной, проводите меня, а ты, мой друг, останься.
Ты мне не нужен.
Уходит вверх. Ворожбинина и Лиза ведут ее под руки.
Шутиха катится горошком сбоку и немного позади них.
В о р о ж б и н и н. Что скажешь, Вукол Савич?
П р и ж и в а л ь щ и к (почтительно).
Высокий ум-с!
Лизе, хоть и другие внуки и внучки есть. Всех больше любит нашу Лизаньку. Невелик кусок, а все же Лизаньке пригодится. Правда, побранила
Лизу сегодня, да видно, что не сердится. Да и что за шалунья Лиза! Невинные детские забавы и резвости.
П р и ж и в а л ь щ и к. Да как бы и могло быть иначе? Не почтите за лесть, правду скажу, у таких добрых и почтенных родителей, всеми в окрестности уважаемых не только за их любезность и радушие, но и за семейственные их добродетели, и дочка выросла на утешение.
В о р о ж б и н и н. Добродетель в жизни – первейшая наша должность. А у нашей Лизаньки
– золотое сердечко, и строжить ее не за что. Да и она еще почти ребенок, только что семнадцатый год пошел. Ну, теперь я управлением займусь и свершу правосудие. (Кричит.) Эй, кто там!
Выскакивают из разных дверей к а з а ч о к, л а к е й и д е в к а.
– Позвать-ка Елевферия!
Вбежавшие так же быстро исчезают. За сценой слышны их удаляющиеся голоса:
– Елевферия, Елевферия к барину!
В о р о ж б и н и н. Да, все это – Елевферкин яд. Не раз уже я бранил Елевферия за его пристрастие к чтению. Повар он хороший, я им отменно доволен, но чтение требует не хамского ума. Вчера вечером бурмистр Титыч доложил мне, что к Елевферию ходят дворовые люди и девки, а он им читает Евангелие и объясняет, будто бы на том свете первые будут последними.
П р и ж и в а л ь щ и к. Высокоумие, хамскому состоянию не приличное.
В о р о ж б и н и н. Это еще на том свете будет.
Однако я велел Титычу сказать, чтобы к нему ходить не смели, да и он чтобы не смел читать другим и учить.
П р и ж и в а л ь щ и к. Не его ума дело.
В о р о ж б и н и н. Хотел сегодня утром сам все это разобрать. Но знаю верность и преданность моих холопов, да и обуздать своеволие своих подданных всегда сумею, потому и не был обеспокоен Титычевым донесением. К утру чуть было не позабыл о нем. Быть может, так бы Елевферию и прошло на этот раз, – встал я сегодня в хорошем расположении и не склонен был судить и наказывать.
П р и ж и в а л ь щ и к (умиленно).
Великодушие отменное!
В о р о ж б и н и н. Но Лизин сон заставляет меня думать, что Елевфериевы речи мутят дворню. Видно, Лизаньке девки шепнули, чего ей не надобно было слушать, она, ложась спать, думала об этом, вот ей и приснилась эта белиберда, от которой пришла она в немалое расстройство.
Входит повар Е л е в ф е р и й, высокий, красивый, благообразный старик. Только красный нос портит его лицо. Борода старательно пробрита; бакенбарды холеные, седые, пушистые. Степенно кланяется барину в пояс, коснувшись рукой пола.
Елевферий, моих людей мутить вздумал? Чему ты их учишь, скажи, сделай милость!
Елевферий кланяется барину в ноги степенно, словно свершая значительный обряд.
Е л е в ф е р и й (поднявшись, чинно). От священного Писания изъясняю.
В о р о ж б и н и н. А кто тебя поставил изъяснять? Ты – повар, так и пеки пироги. Эй,
Елевферий, смотри, не доведет тебя до добра твое пристрастие к чтению. Я и больше тебя разума имею, как господин прирожденный, да и то книг не читаю, кроме иногда книг Вольтеровых, – на что всякие книги надобны? А ты – хамово отродье, и разум у тебя худой, хоть руки у тебя и золотые. Читаемое тобой ты можешь понять превратно, отчего и сделается в тебе повреждение. Тогда куда ты годишься, сам подумай! Господам поврежденный повар опасен.
А на другую работу ни на какую ты уж и не способен. (Нюхает табак.)
Е л е в ф е р и й. Позвольте доложить, барин, что я пустых книг не читаю, а читаю токмо то, что к спасению души относится, ища, как угодити
Богу паче человек.
В о р о ж б и н и н (покачивая головой). А ты знаешь, кто Библию прочтет всю насквозь, от доски до доски, тот с ума сойдет? Слышал ли ты это?
Е л е в ф е р и й (понятливо усмехаясь). Я тоже с пониманием читаю, барин. Апокалипс я и не читаю, не нашей мудрости требует эта книга.
А Евангелия чтение пресладостно и преполезно и простецам понятно, потому что и сам Господь наш Иисус Христос проповедовал простому люду, неученым рыбарям, и ловцами человеков поставил их.
В о р о ж б и н и н. Смотри, Елевферий, – говорю с тобой добром, жалеючи тебя за то, что дело свое гораздо разумеешь, – эй, говорю, не предавайся сим высокоумным упражнениям. На то есть ученые люди; попы в церкви тебе все прочтут и пропоют, что надобно, да еще и ладаном надымят. А тебе это ни к чему. (Понюхав табаку и помолчав, внушительно.) Елевферий, помни, – не послушаешь словца, так отведаешь дубца. Я – хозяин ласковый, угостить сумею так, что прибавки не попросишь. Не учась, в попы не ставят, так-то вот, любезный. А тебя всяческим риторикам да философиям кто учил?
Е л е в ф е р и й (степенно). Как есть у меня свое понимание...
В о р о ж б и н и н. А ты помолчи. Понимание у тебя дурное, и изъяснять ты никому ничего не можешь. Слепой слепого поведет, оба в яму ввалятся, только и всего прибытку. Ну, вот скажи, к примеру, что есть писано страфокомил? (С торжествующим видом смотрит на Елевферия.
Но когда Елевферий начинает говорить,
Ворожбинин смотрит на него с изумлением и с досадой.)
Е л е в ф е р и й. Страфокомил, сиречь строфус, – кур пустыни, ростом ужасен, нравом кроток, пером курчав, телом тяжел и потому летать не может, а бежит по пескам втрикраты быстрее ветра, вопия гласом велием. Дает перо для украшения рыцарских шлемов, но без великой хитрости иман быть не может, ибо, скрыв голову под крыло, становится незрим.
В о р о ж б и н и н (наставительно). То-то вот
– без великой хитрости не токма что строфокомила, сиречь строуса, не понимаешь, но и прочих дел никак не сообразишь. А ты в какие рассуждения втяпался? Кто мы, благорожденные, и кто вы, холопы наши? Ты это понимаешь ли, кур кухонный? Ростом и ты ужасен, и волосом пушист, а есть ты сущий хам и остолоп, телепень ты этакий несосветимый! Ты что там толкуешь?
Е л е в ф е р и й (опустив глаза, вздохнув, степенно). Есть на земле ваша господская над нами воля, а только что действительно обещано в
Писании, что в царствии Божием несть слуга, ни господин.
П р и ж и в а л ь щ и к исчезает так незаметно, словно он испарился в воздухе.
В о р о ж б и н и н (нервически постукивая табакеркой по красного дерева круглому столику, у окна стоящему). Ты, что ж, рыцарь слоеный, на коня сядешь, а я тебе стремя держать буду? Ты в шлафроке на диване развалишься, а я тебе трубку подавать стану?
Е л е в ф е р и й (не поднимая глаз, смиренно, но упрямо). Здесь, на этом свете, есть ваша господская воля, а там, по грехам нашим и по великой милости Божьей, воздается коемуждо по делам его.
В о р о ж б и н и н (вставши, гневно). Я тебе покажу коемуждо! Я тебе воздам! Титыча позвать!
Г о л о с а. Титыч! Титыч! Титыча к барину зовут!
Казачки и девки вихрем мчатся во все стороны искать
Титыча. В это время в столовую входят сверху
В о р о ж б и н и н а и Л и з а, а из девичьей бежит запыхавшаяся С т е п а н и д а.
С т е п а н и д а (кричит). Барыня, едут! Гости едут, гости, от Заозерья!
В о р о ж б и н и н а. Что кричишь, оглашенная! Не можешь доложить спокойно?
Может быть, еще и мимо едут, не к нам.
Лиза бежит к окну. Ворожбинина суетливо идет в гостиную к зеркалу и тревожно оглядывает себя с головы до ног, нет ли какой неисправности в туалете.
Слышен звон бубенчиков, все приближающийся.
В о р о ж б и н и н (Елевферию). Я с тобой вечером разделаюсь.
Е л е в ф е р и й кланяется барину в ноги и уходит.
(Быстро проходя по гостиной и по столовой.)
Ну вы, засони! Везде непорядки!
Ворожбинина садится в гостиной на диван с рукоделием в руках, опираясь локтем на вышитую подушку. Лиза у окна, отодвинув пальчиками край кисейного занавеса, а левой рукой трепетно держась за один из стволов бронзового канделябра, стоящего на маленьком овальном столике, выглядывает на дорогу.
В о р о ж б и н и н а (улыбаясь). Что смотришь, Лизанька? Кто едет?
Л и з а. Не видно, маменька.
В о р о ж б и н и н (посмеиваясь). Видать сразу, что Львицын молодой едет.
Лиза бросает на отца стыдливый умоляющий взгляд. Ворожбинин грозит ей пальцем и смеется.
В о р о ж б и н и н. Все вижу, плутовка черноглазая. От меня и под землей не скроешься.
Л и з а смеется и убегает.
В о р о ж б и н и н (подмигнув жене). Пошла наша Лизанька прихорашиваться.
В о р о ж б и н и н а. Дело девичье.
В о р о ж б и н и н (у окна). Львицын и есть.
Почтенных родителей сынок,– дай Бог им царствие небесное, – и ведет себя скромненько, а все что-то странное в нем есть. Служить нигде не служит и не хочет служить, хозяйством своим не занимается, ездит с места на место, смотрит, где лучше. Чужие края хвалит, а наши порядки ему не нравятся.
В о р о ж б и н и н а. Вот женится, переменится, привяжется к месту, остепенится.
В о р о ж б и н и н. А кто же молодого человека привяжет к месту?
В о р о ж б и н и н а. Никто, как наша
Лизанька. Богатая наследница, завидная невеста, единственная дочка, все наше ей достанется, и
Ворожбинино, и Ремницы, и Сухой Плес, да и от бабушки.
Молодой курносый л а к е й в кафтане горохового цвета с пуговицами входит и докладывает.
Л а к е й. Алексей Павлович Львицын.
В о р о ж б и н и н ы. Проси, проси!
Л ь в и ц ы н. У него длинные, до плеч, волосы, волнистые, русые. Томный взор, слегка презрительный и насмешливый. Одет в серый фрак. Галстук повязан небрежно, но красиво. Ворожбинин его встречает.
Церемонные поклоны, тихие приветствия. Львицын целует руку Ворожбининой. Разговаривают вполголоса.
Л ь в и ц ы н (вынимая из бокового кармана своего фрака письмо). С вашего позволения я прочту вам несколько строк из сего письма. Из них вы изволите усмотреть, почему чужие края меня привлекают и почему в глазах европейца самое имя России есть синоним варварства.
В о р о ж б и н и н. Однако эти самые варвары освободили сих пресловутых европейцев от несносного деспотизма Наполеона.
Л ь в и ц ы н. Чем других спасать, "не лучше ль на себя оборотиться". Вот что пишет мне из
Петербурга мой дядюшка...
В о р о ж б и н и н (почтительно). Его превосходительство Григорий Алексеевич?
Л ь в и ц ы н. Так точно.
В о р о ж б и н и н. Его превосходительство все в добром ли здоровье?
Л ь в и ц ы н (поспешно и невнимательно). Я думаю.
В о р о ж б и н и н. А как ее превосходительство Елена Александровна изволит здравствовать?
Л ь в и ц ы н. Недурно, кажется.
В о р о ж б и н и н. А деточки его превосходительства здоровы ли?
Л ь в и ц ы н. Да что им станется! Балбесы преизрядные. Так вот что пишет мне дядюшка:
"Расскажу тебе прекуриозное происшествие, приключившееся здесь недавно. Некая молодая и красивая собой девица Амалия К... (фамилию позвольте умолчать) проживала у старшей своей сестры, которая имела любезного и нередко ревновала его к сестре. Однажды сия чета, воспользовавшись хорошим днем, отлучилась из квартиры погулять; в отсутствии их и Амалия ушла к своей тетке. Добрая женщина отлично знала, что житье молодой ее племянницы у старшей сестры не блистательное, что она исполняет часто обязанности служанки и живет с ней потому лишь, что некуда деться. При прощании она дала ей сорок копеек, которые
Амалия завернула в один из углов платка.
Возвратясь домой, старшая К. не нашла ночного капота и придралась к сестре; та ударилась в слезы. Понадобилось ей вытереть глаза; доставая из кармана платок, она выронила подаренные теткой монеты. Эти несчастные деньги были причиной, что старшая К. обвинила младшую в краже капота, который она будто бы продала за сорок копеек. Напрасно последняя ссылалась на тетку; это ей на суде не послужило в пользу, так как тетки в столице не оказалось: она отправилась на богомолье во внутренние губернии.
Заподозренная в краже, Амалия не знала ни того, откуда она родом, ни к какому состоянию принадлежит по рождению, почему уголовная палата и присудила ее к наказанию розгами.
После исполнения над Амалией наказания в управу благочинья присланы были документы, удостоверяющие дворянское происхождение
к молодой и красивой особе, пострадавшей из-за ревности сестры, сложились и вручили ей сто пятьдесят рублей".
В о р о ж б и н и н а (с соболезнованием покачивая головой, во время чтения приговаривает). Ах, бедная Амалия! Ах, несчастная!
В о р о ж б и н и н (внушительно).
Поторопились судьи напрасно. Жаль бедную девушку, – такого стыда деньгами не искупишь.
Впрочем, нет худа без добра, – девица получила хорошее приданое. Я чаю, что и женишок ей скоро найдется, если она точно столь хороша собой, – из тех же чиновников, пожалуй, кто-нибудь.
Входит в гостиную Л и з а, в белом кисейном платье.
Львицын встает и учтиво кланяется ей. Лиза, взглянув на него, застенчиво краснеет и скромно садится рядом с матерью на стул под портретом воинственного полковника с величавой осанкой.
Л ь в и ц ы н (не сводя глаз с Лизы).
Чувствующему и размышляющему человеку ненавистны эти проклятые потемки, в которых держат нас.
В о р о ж б и н и н. Но кто же нас держит? Да и какие у нас потемки? Россия имеет людей весьма просвещенных.
Л ь в и ц ы н. Просвещенный человек, истинный гражданин и сын отечества, питает ненависть к деспотизму. А мы, скитающиеся по сей обширной и безвыходной пустыне, к сему деспотизму так привыкли, что уже и не возмущаемся им. (Бросает нежный и томный взгляд на Лизу.) Намерен я вскорости поехать в
Германию.
Лиза краснеет и досадливо хмурится.
В о р о ж б и н и н а. Батюшка Алексей
Павлович, да зачем так далеко вам ездить? Разве же у нас вам худо? Я бы с этими немцами и дня не прожила, – говорят не по-нашему и едят не по-нашему, – легко ли к чужим порядкам привыкать?
и народы прислушиваются к голосу философов и поэтов.
Там хочу я упражняться в добродетели и в науках.
В о р о ж б и н и н (понюхав табаку). Дело семинаристов. Дворянские занятия – военная служба, охота, имение управить. Об этом в
Лизанькином песеннике я вычитал очень хороший стишок. (С чувством.)
Деревенское житье –
Упражнение мое
Мне с друзьями прочно.
Время с пользой провожу,
Дальних бед не видя,
Ближних не обидя.
Л ь в и ц ы н. Вы, Николай Степанович, как почитатель великого Вольтера и как человек глубокого ума, не можете не видеть, что в сей стране слепых господствуют кривые.
В о р о ж б и н и н (тонко улыбаясь, польщенный словами Львицына). Кривые-то, сударь мой, все же лучше видят, чем совсем слепые. Недалеко ходить, наш Вукол Савич.
Поговорите с ним. (Зовет.) Эй! Вукол Савич, пожалуйте-ка к нам.
В о р о ж б и н и н (усмехаясь). Скажите,
Вукол Савич, как супруга ваша поживает? Все ли в добром здоровье?
П р и ж и в а л ь щ и к (махнув рукой и сморщившись). Что ей делается! Живет у матери своей. Меня ведь насильно с ней обвенчали.
В о р о ж б и н и н. Да как же так? Ведь священник спрашивал же вас: "Имаши ли благое и непринужденное произволение пояти себе в жену юже пред собою видиши".
тещи в деревне. Бог с ней совсем!
В о р о ж б и н и н. Его насильно обвенчали!
Ведь вот чудак!
Смеется и тихо говорит с приживальщиком. Меж тем В о р о ж б и н и н а уходит. Львицын подходит к
Лизе.
Л ь в и ц ы н. Прикажете, так я останусь.
Л и з а (нежно). Останьтесь, Алексис.
Львицын подает ей руку. Они выходят в сад.
Занавес.