Комната третьего действия. Ясный день. Торжественно и печально.
Лилит, одетая, как в третьем действии, и Чернецов. Дым его папиросы как-то странно соответствует черному хитону Лилит.
Чернецов. Куда же ты теперь пойдешь, Лилит?
Лилит (не слушая его и словно продолжая, говорит). Вот и пришло время, когда мне надо отойти, уйти. Здесь, около человека, я, лунная сказка, веселая немножко, но больше грустная, тихо и редко смеющаяся и вовсе не проливающая слез, я, бедная Лилит, провела мои восемь лет и ухожу в лазурную тишину моей пустыни.
Чернецов. Куда же ты пойдешь, Лилит?
Лилит. Куда-нибудь. Что же, мой срок прошел. Ах, опять для меня повторилась моя старая, старая история любви! В раю первозданном к первому человеку, созданному Богом, пришла, из ночных его грез возникшая, прекрасная, тихая Лилит, я. Дни первой, лунной Лилит проходят скоро, — и приходит вторая, законная, вечная жена Ева к своему Адаму.
Чернецов. Дал ли он тебе денег, Лилит?
Лилит. Конечно. Он дал мне много денег. Ему ничего не жаль. Он — великодушный и сильный. (Обходит комнату и говорит.) Прощайте, прощайте, милые предметы, любимые моим милым! Прощайте, прощайте! Да будет счастие и радость в этом доме! Пусть никто здесь никогда не заплачет, как и я не пролила здесь ни одной слезы.
Входят Катя и Михаил.
Катя озарена радостью освобождения. Ее движения легки и быстры, как движения юной девушки, и кажется, что счастьем сожжены эти восемь лет заложничества. Лицо пылает румянцем, глаза блестят. Ее платье похоже на то, которое было на ней в первом действии, и опять, как тогда, она босая.
Увидев Лилит, Катя слегка отуманилась. Медленно подходит она к Лилит, становится перед нею на колени, целует ее руки и говорит:
— Ты сохранила мне его, милая Лилит! Милая Лилит!
Лилит. Ты меня благодаришь? За что же?
Катя. За эти годы, когда мы были заложниками жизни, и ты, всегда свободная, утешала его.
Лилит. Я его люблю. А он меня не любит. Так надо. Мы были на верном пути. Прощай, Михаил. Вот, я ухожу.
Михаил. Милая Лилит, прощай! (Целует ее.)
Лилит и Катя смотрят одна на другую.
Лилит. Не жалей меня, Катя. Я жила с тем, кого любила. И сколько раз я готова была тебя жалеть: ведь ты жила с нелюбимым человеком!
Катя. Готова была меня жалеть?
Лилит. Да, но не жалела. Зачем жалеть! В свободе всегда есть жестокость. Потому кроткие всегда несут ярмо. Прощай, Катя.
Катя, плача, обнимает Лилит. Лилит уходит, и, провожая ее, уходит Чернецов.
Михаил. Она уходит из моей жизни, оставляя в ней незабываемую печаль.
Катя смотрит на него, улыбаясь, и опять вся сияет радостью.
Дверь отворяется, и входят Катины дети: мальчик и девочка. Они румяные, здоровые, спокойные. Одеты нарядно и красиво. Идут и кажутся заведенными куклами.
За ними идет бонна. На ее лице — жадное любопытство, от которого нос ее кажется длиннее, острее и желтее обычного; он, точно из крашеного свинца, тяжелый, и тянет ее голову вперед. Глаза моргают часто. В руках, странно сжатых, колышется ридикюльчик, — и кажется, что там копошится грязненькая сплетнишка.
Михаил уходит и через несколько времени возвращается с двумя коробками, в которых, по-видимому, положено что-то сладкое. Ставит эти коробки на стол близ Кати.
Катя. Дети, зачем вы сюда пришли?
Д е т и (говорят довольно безвыразительно). Мамочка, мамочка, пойдем поскорее домой. Нам без тебя скучно.
Катя. Милые мои, я здесь останусь навсегда. А вы должны жить с папочкой.
Катя (укоризненно смотрит на бонну и говорит). Зачем вы привели сюда детей?
Б о н н а. Простите, Екатерина Константиновна. Мы гуляли. Дети очень просились. (Видно, что лжет.)
Катя. Нет, милые дети, я не пойду к вам. Идите скорее, папе скучно вас ждать.
Д е т и (говорят наивно). Нет, мама, ему не скучно, он сидит в кофейне Жакмино, где такие вкусные пирожные. Нет, ему не скучно.
Катя. Милые дети, я никогда не вернусь к вам.
Д е т и. Милая мама, отчего ты не хочешь к нам вернуться?
Катя. Потом вы узнаете, а теперь вам этого не понять.
Д е т и. Мы и теперь поймем, скажи нам, милая мама.
Катя. Милые дети, я нашла моего старого друга, которого я всегда любила. Я буду жить с ним всегда. Что же вы в этом поймете?
Д е т и. Твой друг — этот господин с черною бородою?
Катя. Да, дети, это он. (Берет со стола коробки, на которые дети давно уже поглядывали.)
Глаза у детей оживились. Дети спрашивают:
— У него много сладких конфеток?
Катя. Вот, он вам дарит это.
Д е т и (захватив коробки забавно-неловким жестом, поворачиваются к Михаилу и благодарят его: девочка делает реверанс, мальчик шаркает ножкою, и оба говорят вместе). Благодарю вас.
Катя. Теперь, милые дети, идите. Слушайтесь папочку во всем, будьте добрыми и умными, и да благословит вас Бог. Прощайте, дети. (Целует детей.)
Дети прощаются и уходят.
За ними уходит бонна, дрожа от любопытства, повертывая во все стороны остренькую мордочку и порывисто нюхая воздух.
Катя. Мне кажется, что это были какие-то ненастоящие, стилизованные дети. Что они говорили! Какой вздор! Бедные, глупые! Он их научил этой ерунде, а сам сидит в кофейне Жакмино и ждет.
Михаил. Я видел его из окна. Он вышел из кофейни и ходил по тротуару, потом быстро перешел на эту сторону. Он ждет своих детей у подъезда.
Катя. Сейчас он сам придет сюда.
Раздается где-то не близко резкий звонок, за ним другой, третий, все яростнее.
Михаил. Это — он. Ты бы ушла, Катя.
Катя. Я не боюсь. Я не хочу прятаться.
Доносится бешеный крик. Слова не слышны. Катя и Михаил молча прислушиваются.
Врывается Сухов. Он взбешен. Михаил идет ему навстречу. Вслед за Суховым входит Чернецов.
Сухов (кричит). А, гениальный строитель! Набили себе карман на постройках, теперь есть на что содержать любовниц!
Михаил. Успокойтесь, Владимир Павлович.
(В руке у Сухова револьвер, которым он бестолково размахивает.)
Михаил смотрит на Сухова спокойно.
Чернецов (бросается между ними и кричит). Остановитесь! Принципиально я не могу допустить, чтобы спор между интеллигентными людьми разрешался выстрелами.
Сухов (говорит злобно). Старый шут! (Бросает револьвер на стол. Садится в кресло у стола, закрывает лицо руками и рыдает.)
Катя (подходя к нему, говорит тихо). Владимир Павлович, простите меня. К вам я никогда не вернусь.
Сухов (овладевая собою, быстро встает и говорит). Меня извините, Екатерина Константиновна. Нервы не выдержали. Прощайте. (Идет к выходу. В дверях останавливается и говорит.) Мстить вам я не стану. Я презираю вас обоих. (Уходит.)
Чернецов. Я провожу его. (Идет за Суховым.)
Михаил (спрашивает). Катя, мы счастливы?
Катя. Да, мы счастливы. Бесконечность жизни перед нами, и мы победили.
Михаил (говорит задумчиво и невесело). Мы счастливы.
Катя (с удивлением спрашивает). А ты сомневаешься?
Михаил. Нет, но счастие мое обвеяно грустью.
Катя. Но мы все-таки победили! К чему же ты поведешь меня теперь?
Михаил. К жизни свободной и радостной, к творчеству жизни новой и счастливой, такой жизни, какой не было до нас.
Катя. А был день, ты звал меня к смерти.
Михаил. Я — господин жизни. Но мое господство куплено ценою утомления и печали.
Катя. Как сон, прошли эти годы.
Михаил. Как сон.
Катя. Мы снова юны. Мы снова дети.
Михаил. А Лилит?
Катя. Лилит? Эта грустная, большеглазая, Мечта ночная, Лилит, ушла. Ушла к тому, кто мечтает.
— обширный высокий белый зал. Передний план сцены в тени, и лиц Михаила и Кати не видно.
На верху лестницы стоит Лилит, в черном хитоне. Но теперь голова ее увенчана золотою диадемою и торжественным светом облито ее лицо.
Лилит. Устала я, устала смертельно. Многие века прошли надо мною, — ко мне зову я человека, — и, свершив подвиг мой, ухожу. И все не увенчана Дульцинея, и путь мой далек предо мною.
Конец.
<Не позднее 1912>