• Приглашаем посетить наш сайт
    Анненский (annenskiy.lit-info.ru)
  • Королева Ортруда. Глава 38.

    Глава: 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
    46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
    56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
    66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
    Примечания

    ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

    За скалою, на повороте дороги Ортруда и Афра увидели совсем близко деревню. За зелёною листвою деревьев весело краснели её черепичатые кровли. Пыль крутилась по дороге порою, а когда она падала, гладкие, крупные плиты деревенской улицы блестели на солнце, и казались почти белыми. Вниз от деревни к морю и по другую сторону вверх у скатов скал лепились виноградники. Вдали виднелись островерхие башенки сельской церкви,- там, на скале, за домами,- и она казалась лёгкою, светлою, задумчивою. Казалось, что от неё и к ней были быстрые полеты острокрылых птиц и тревожные их вскрики.

    Несколько поодаль от деревни, ближе к берегу залива, стоял красивый школьный домик. Распахнув широко все свои окна, занавесив их от знойных взоров Дракона белизною навесов, и стены все изукрасив разноцветным узором изразцов, он казался игрушкою, даром чьей-то прихотливой и щедрой руки. Весёлая роща зеленела около школы, закрывая школу от деревни и от пыльной дороги.

    В заливе купались дети перед тем, как опять идти в школу после двухчасового обеденного перерыва. Слышны были ещё издалека их голоса и серебряно-звонкие смехи. В лазури ясных волн кипело золото их гибких тел, и брызги от их проворных ног были радужною пеною. Чья-то лодка шла к берегу качаясь, потому что кудрявый шалун ухватился за её борт, и влез отдохнуть на её влажном и тёплом дне.

    В государстве Соединённых Островов, где любили детей очень, школы для них устраивали красивые и удобные. Заботились о том, чтобы в школьных зданиях было много воздуха и света. Двери их никогда не запирались перед родителями и родными школьников, и даже перед посторонними. Когда ожидался интересный урок, то часто и старые приходили послушать. Учебные пособия и книги, какие бывали в школе, не томились в тесных шкапах праздною скукою ожидания того часа в году, когда их достанет учитель: школы были как музеи, - правда, иногда довольно бедные,- население Соединённых Островов не было богато, - и были назначены часы, когда можно было смотреть карты и картины, перелистывать справочники, и брать для чтения книги.

    Да и что же двери и стены! Тёплый, мягкий климат Соединённых Островов давал возможность заниматься с детьми чаще на открытом воздухе, чем в стенах,- и рощи около этой школы слышали больше уроков, чем увешанные таблицами стены её классной комнаты.

    Ортруда остановилась на дороге близ деревни. Сказала Афре:

    - Этот домик за рощею, мне кажется, школа. Мне хочется зайти в неё. Астольф пока отправится верхом домой, и приведёт мою лошадь, а мы зайдём в школу. Или нет, Астольф, пусть лучше пришлют коляску.

    Астольф вскочил на лошадь и быстро умчался, уводя с собою и лошадь Афры. Афра улыбалась как-то нерешительно. Точно хотела возразить что-то. Но сказала:

    - Конечно, отчего же не зайти, если вам это угодно, Вы отдохнёте. Если не боитесь неприятных встреч.

    - Почему неприятных? - возразила Ортруда - Я люблю моих добрых соотечественников. Притом же здесь, кажется, некого встретить, кроме детей да их учительницы. Здесь, как и в горах, меня не узнают, и это будет забавно и весело.

    - Да,- сказала Афра,- всё равно, этикет давно и основательно забыт. Старые дамы в Пальме будут иметь ещё один повод для того, чтобы осторожно и почтительно побрюзжать.

    - О, что мне до того! - спокойно сказала Opтруда. - Я давно догадываюсь, что титулованные дамы-патронессы Дома Любви Христовой и их починные мужья меня сильно недолюбливают.

    - Её величество,- начала Афра.

    Ортруда живо перебила её:

    - О, я знаю, что мама любит меня очень. Это в ней уживается,- пристрастие ко всему этому её aнтуражу и нежная любовь ко мне. А я, милая Афра, люблю простую жизнь и простых людей. Как дочь немецкого пастора, я люблю идиллии.

    - Иногда, возразила Афра. - Но когда бушует буря, и молнии пересекаются в небе, тогда в королевском замке просыпается в чьей-то груди дикая душа валькирии; прекрасная женщина, красотою подобная Деннице, бежит, неистовая, разметав свои косы, на верх северной башни, там сбрасывает свои одежды, и стоит нагая, поднявши напряжённые стройные руки. Тогда, как и теперь, она меньше всего думает о том, что скажут о ней в Пальме.

    - Пусть говорят, что хотят,- спокойно ответила Ортруда. - Как растение чувствует себя хорошо только в своей почве, так и я весела и счастлива совсем только среди моих гор и полей.

    Ортруда и Афра были уже совсем близко oт школы, как вдруг, услышали они, кто-то недалеко от них крикнул:

    - Королева!

    Точно это было магическое слово, внезапно преобразившее всё окрест. Ещё никого не было видно, кроме плещущихся в воде детей, но уже чувствовалось, как прозрачная волна смятения обежала тихую дотоле деревню и её дремотные виноградники и поля. То здесь, то там возникали крики и шумы, кружились толпы бегущих ног, и в лёгких вздохах ветра чудилась чья-то задыхающаяся торопливость. По деревне из дома в дом бежали радостные крики:

    - Она там, около школы.

    - Она одета по-нашему.

    - Она идёт пешком, с какою-то знатною барышнею.

    - И ноги у неё в пыли.

    - Идите скорее, пока она не вошла в школу.

    - Сейчас за нею приедет золотая карета. И бежали по тропинкам, ещё издали жадно всматриваясь в Ортруду.

    Ортруда сказала досадливо:

    - Нас узнали.

    - Что ж делать! - ответила Афра, слегка улыбаясь. Такова доля королей. Портреты вашего величества висят во всех школах на самом видном месте.

    Скоро на площадке перед школою собралась толпа крестьян и крестьянок. Простодушно глазели, вполголоса обменивались впечатлениями. Простосердечно радовались чему-то. Дети, выскочив на песочный берег, быстро накинули на себя свои легонькие одежды, и сбежались пёстрою толпою к школьному порогу. Знали, что это - королева. Но были весёлые, подвижные, крикливые, как шныряющие над ними птицы.

    Торопливо пришла,- почти прибежала,- учительница. Это была очень молоденькая, хорошенькая, миленькая, и, судя по слишком простодушному лицу, глупенькая девушка. В такой же одежде, какую носят местные крестьянки. Её тёмные с лёгким золотистым оттенком волосы, схваченные тонкою лёгкою сетью и едва, наскоро, сложенные, были ещё мокры, и капли воды, светлые на золотистой, загорелой коже, зыбко дрожали на тонких руках и на подъемах быстрых ног.

    Королева Ортруда, сидевшая на скамье у дверей школы, приветливо улыбнулась ей. Девушка стремительно добежала, остановилась, низко поклонилась Ортруде, и назвала себя:

    - Учительница здешней школы, Альдонса Жорис, дочь крестьянина этой деревни.

    Она смотрела спокойно и весело, и не казалась смущённою. Ортруде нравилась её спокойная непринуждённость и та простодушная откровенность, с которою Альдонса отвечала на её первые вопросы. Был урок пения, и Ортруда не без удовольствия слушала пискливый и крикливый хорик, в котором недостаток искусства заменялся избытком усердия и детской весёлости. При том же, влюблённая в свои мечты, она едва вслушивалась в детское пение, милое, но несколько смешное, потому что без низких голосов,- она мечтала о Светозарном, и ещё о Танкреде, которого всё ещё любила нежно и страстно.

    Детей отпустили. Ортруда сказала Альдонсе ласково:

    - Где вы живете, милая? Покажите мне вашу квартиру.

    Альдонса радостно улыбнулась. Сказала:

    - Прежде я жила у моих родителей. Но в прошлом году они умерли, и я живу здесь, при школе. Вот здесь.

    Она показала крыльцо на боковой стороне дома. Ортруда и Афра вошли в квартиру Альдонсы. Бедная, чистая, трогательно-простая обстановка.

    Ортруда вздохнула от невольной жалости. Ах, зачем не все живут в чертогах! Для чего есть на свете бедные жилища, плохая одежда! И бедность, и несовершенства жизни, зачем вы, когда мать-земля так щедра и плодоносна.

    Небогатое население Соединённых Островов не могло тратить на школы много. Королева Ортруда знала, как мало получают сельские учительницы. Почти все они были из местных жительниц, и замуж выходили за своих же. Они не были барышнями, приехавшими из городов, чтобы способствовать поднятию народных масс. В государстве Соединённых Островов они жили общею с народом жизнью. И только потому, что школьные дома были поместительнее других зданий, принадлежавших сельским коммунам, школы естественно служили местом собраний и митингов, а в избирательные периоды около них сосредоточивалась агитация политических партий.

    Скоро Ортруда различила лежащую на этой бедной обстановке знакомую королеве и издав-на привычную ей печать праздничной счастливости. Видно было, что Альдонса старательно убирает свои комнаты,- может быть, для кого-то. В глиняных вазочках, расписанных пёстро, но красиво, яркие благоухали цветы. Травы были брошены на пол, и пол был празднично-чист,- сама Альдонса прилежно мыла его каждое утро. Белые занавесочки, картиночки на стенах. Светло, бело и розово.

    в углу темнеет деревянное распятие,- у ног Мадонны, у ног Христа цветы живые, и бумажные пёстрые гирлянды. На столе книжки, издания Дома Любви Христовой. А вот, на кровати из-под подушки зачем же виден прочитанный наполовину роман Пьера Луиса? Ну, это, конечно, привёз милый, когда ездил в город покупать соль или гвозди.

    Краснела, краснела Альдонса, когда жестокая Афра вытащила из-под подушки книжку в жёлтой обложке и, медленно перелистывая её, сказала:

    - Что-то скажет здешний священник, когда войдёт к Альдонсе Жорис и увидит эту книжку?

    - Альдонса её спрячет,- сказала, улыбаясь, Ортруда, и спросила: - Ты счастлива здесь, Альдонса?

    - О, да, ваше величество! - живо ответила Альдонса. Я здесь очень счастлива. Дети ко мне ласковы. Дети такие милые. И море близко.

    Глаза у Альдонсы блестели, как блестят они только у влюблённых. Видно было, что слова о детях, о море - это так только, потому что прячется знойный бес сладострастия, за всякие прячется личины. И как было Opтруде, всё ещё влюблённой, не догадаться, что влюблённая стоит перед нею! Ортруда, улыбаясь, спросила:

    - У тебя, Альдонса, есть друг, не правда ли? Ведь я угадала верно?

    Багряно краснея, улыбнулась Альдонса, и еле слышно шепнула: Да, есть.

    - Кто же он, твой друг? - ласково спрашивала Ортруда.

    - Не знаю,- сказала Альдонса.

    Напряжённо знойным оставался румянец её смуглых щек. Но всё так же радостна была её улыбка. Ах, счастливы глупые!

    - Как же ты этого не знаешь? - спросила Ортруда, дивясь.

    И подумала вдруг: "Почему-нибудь скрывает. Глупая!" Альдонса рассказывала:

    - Ко мне приезжает иногда верхом на вороном коне прекрасный сеньор. О, как он меня любит! Как любит! Как ласкает!

    И почти шопотом, с трепещущею в голосе страстностью:

    - Он зовёт меня своею Дульцинеею.

    Ортруда багряно вспыхнула.

    Как! Почему это имя? такое знакомое ей! из милых слышанное уст!

    Ортруда вспомнила, что в последнее время Танкред несколько раз называл её своею Дульцинеею. А себя сравнивал с Дон-Кихотом,- особенно в тe минуты, когда развивал перед нею грандиозные планы колониальной политики.

    Ах, да, это потому, конечно, что и она тоже Альдонса, как героиня бессмертного Сервантесова романа,- крестьянская девица Альдонса. Какое забавное совпадение! Но что она говорит, глупая Альдонса! Какими чертами описывает его наружность!

    - Он высокий и стройный, такой высокий, каких я никогда не видела. Волосы его светлы, как золото, и глаза его ласковы и сини, как небеса небес.

    - Как же его зовут, твоего друга? - тоскливо спросила Ортруда.

    - Отчего? - спросила Ортруда.

    - Он не может ещё открыться. Надо верить ему, и ждать.

    - Но неужели ты ничего не знаешь о нём? Из какой он семьи? Где живёт? Что делает?

    Простодушно улыбаясь, ответила Альдонса:

    И видно было, что она ничего не скрывает.

    Ортруда говорила:

    - А разве ты не спрашиваешь? Как же ты не допыталась у него? Он, может быть, бандит.

    - О, нет,- с живостью возразила Альдонса,- он - знатный сеньор. Это по всему видно. Но имени своего он не говорит.

    - Упросили бы.

    - О, зачем же! - возразила Альдонса.- Я и так ему верю,- ведь я же его люблю. Он сам скажет, когда придёт время. Сначала я приставала к нему, но он очень сердился. И теперь я даже боюсь его спрашивать.

    "Какой-нибудь авантюрист!" - подумала Ортруда.

    Её Танкред никогда на неё не сердился.

    - А вы как думаете, кто он?

    - Я думаю,- сказала Альдонса,- что он - иностранец, русский революционер, которого ищет полиция. Но скоро там будут у власти социалисты, и тогда мой милый сможет открыть своё имя.

    - Вам он и теперь мог бы его открыть,- сказала Афра.

    - Нет,- возразила Альдонса,- мы, женщины, так болтливы. И я могла бы проболтаться. И дошло бы до тех, от кого он скрывается.

    Знойно-смуглое лицо Афры было строго, и гордые губы её не улыбались. Она догадалась, что возлюбленный Альдонсы - Танкред. Сердце её болело от жалости к Ортруде. Все в Пальме знают о любовных похождениях Танкреда. С кем он только не сходился! Не знает ничего только одна доверчивая Ортруда.

    Ортруда рассматривала золотую брошь. Что-то смутно припоминалось ей. Вспомнила. Видела на днях на столе у Танкреда футляр с брошью, такою же, как эта. Держала её в руках. Подумала тогда спокойно, что это приготовленный подарок для дочери или жены кого-нибудь из слуг Танкреда, по случаю какого-нибудь их семейного праздника. Даже и не спросила тогда,- забыла, и не было интересно. А теперь в душе ревнивое подозрение,- чего раньше никогда не бывало.

    Ортруда всмотрелась в брошь, сделанную медальоном, нашла глазами пружину,- открыть бы! По влюблённым и испуганным глазам Альдонсы догадалась Ортруда, что там портрет её милого. Стоит только нажать пружину,- только взглянуть, он или не он.

    - Он ласков с тобою, Альдонса? - спросила она.

    - О! - воскликнула Альдонса,- если бы вы видели, как он меня ласкает! Как он добр ко мне! Правда, иногда он меня дразнит до слёз. А потом утешит.

    Глава: 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
    46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
    56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
    66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
    Примечания