|
XXI
В воскресенье, когда Передонов и Варвара завтракали, в переднюю кто-то вошел. Варвара, крадучись по привычке, подошла к двери и взглянула в нее. Так же тихонько вернувшись к столу, она прошептала:
- Почтальон. Надо ему водки дать,- опять письмо принес.
Передонов молча кивнул головою, - что ж, ему не жалко рюмки водки. Варвара крикнула:
- Почтальон, иди сюда!
Письмоносец вошел в горницу. Он рылся в сумке и притворялся, что ищет письмо. Варвара налила в большую рюмку водки и отрезала кусок пирога. Письмоносец посматривал на ее действия с вожделением. Меж тем Передонов все думал, на кого похож почтарь. Наконец он вспомнил, - это же ведь тот рыжий, прыщеватый хлап, что недавно подвел его под такой крупный ремиз.
"Опять, пожалуй, подведет", - тоскливо подумал Передонов и показал письмоносцу кукиш в кармане.
Рыжий хлап подал письмо Варваре.
- Вам-с, - почтительно сказал он, поблагодарил за водку, выпил, крякнул, захватил пирог и вышел.
Варвара повертела в руках письмо и, не распечатывая, протянула его Передонову.
- На, прочти; кажется, опять от княгини,- сказала она, ухмыляясь, - расписалась, а толку мало. Чем писать, дала бы место.
У Передонова задрожали руки. Он разорвал оболочку и быстро прочел письмо. Потом вскочил с места, замахал письмом и завопил:
- Ура! три инспекторских места, любое можно выбирать. Ура, Варвара, наша взяла!
Он заплясал и закружился по горнице. С неподвижно-красным лицом и с тупыми глазами он казался странно-большою, заведенною в пляс куклою. Варвара ухмылялась и радостно глядела на него. Он крикнул:
- Ну, теперь решено, Варвара, - венчаемся.
Он схватил Варвару за плечи и принялся вертеть ее вокруг стола, топоча ногами.
- Русскую, Варвара! - закричал он.
Варвара подбоченилась и поплыла, Передонов плясал перед нею вприсядку.
Вошел Володин и радостно заблеял:
- Пляши, Павлушка! - закричал Передонов.
Клавдия выглядывала из-за двери. Володин крикнул ей, хохоча и ломаясь:
- Пляши, Клавдюша, и ты! Все вместе. Распотешим будущего инспектора!
Клавдия завизжала и поплыла, пошевеливая плечами. Володин лихо завертелся перед нею, - приседал, повертывался, подскакивал, хлопал в ладоши. Особенно лихо выходило у него, когда он подымал колено и под коленом ударял в ладоши. Пол ходенем ходил под их каблуками. Клавдия радовалась тому, что у нее такой ловкий молодец.
Устали, сели за стол, а Клавдия убежала с веселым хохотом в кухню. Выпили водки, пива, побили бутылки и стаканы, кричали, хохотали, махали руками, обнимались и целовались. Потом Передонов и Володин побежали в Летний сад, - Передонов спешил похвастаться письмом.
В биллиардной застали обычную компанию. Передонов показал приятелям письмо. Оно произвело большое впечатление. Все доверчиво осматривали его. Рутилов бледнел и, бормоча что-то, брызгался слюною.
- При мне почтальон принес! - восклицал Передонов.- Сам я и распечатывал. Уж тут, значит, без обмана.
И приятели смотрели на него с уважением. Письмо от княгини!
Из Летнего сада Передонов стремительно пошел к Вершиной. Он шел быстро и ровно, однообразно махал руками, бормотал что-то; на лице его, казалось, не было никакого выражения, - как у заведенной куклы, было оно неподвижно, - и только какой-то жадный огонь мертво мерцал в глазах.
* * *
День выдался ясный, жаркий. Марта сидела в беседке. Она вязала чулок. Мысли ее были смутны и набожны. Сначала она думала о грехах, потом направила мысли свои к более приятному и стала размышлять о добродетелях. Думы ее начали обволакиваться дремою и стали образны, и по мере того, как уничтожалась их выражаемая словами вразумительность, увеличивалась ясность их мечтательных очертаний. Добродетели предстали перед нею, как большие, красивые куклы в белых платьях, сияющие, благоуханные. Они обещали ей награды, в руках их звенели ключи, на головах развевались венчальные покрывала.
Между ними одна была странная и непохожая на других. Она ничего не обещала, но глядела укоризненно, и губы ее двигались с беззвучною угрозою; казалось, что если она скажет слово, то станет страшно. Марта догадалась, что это - совесть. Она была вся в черном, эта странная, жуткая посетительница, с черными глазами, с черными волосами, - и вот она заговорила о чем-то, быстро, часто, отчетливо. Она стала совсем похожа на Вершину. Марта встрепенулась, ответила что-то на ее вопрос, ответила почти бессознательно, - и опять дрема одолела Марту.
Совесть ли, Вершина ли сидела против нее и говорила что-то скоро и отчетливо, но непонятно, и курила чем-то чужепахучим, решительная, тихая, требующая, чтобы все было, как она хочет. Марта хотела посмотреть прямо в глаза этой докучной посетительнице, но почему-то не могла, - та странно улыбалась, ворчала, и глаза ее убегали куда-то и останавливались на далеких, неведомых предметах, на которые Марте страшно было глядеть...
Громкий разговор разбудил Марту. В беседке стоял Передонов и громко говорил, здороваясь с Вершиной. Марта испуганно озиралась. Сердце у нее стучало, а глаза еще слипались, и мысли еще путались. Где же совесть? Или ее и не было? И не следовало ей здесь быть?
- А вы дрыхнули тут, - сказал ей Передонов, - храпели во все носовые завертки. Теперь вы со сна.
Марта не поняла его каламбура, но улыбалась, догадываясь по улыбке на губах у Вершиной, что говорится что-то, что надо принимать за смешное.
- Вас бы надо Софьей назвать, - продолжал Передонов.
- Почему же? - спросила Марта
- А потому, что вы - соня, а не Марта.
Передонов сел на скамейку рядом с Мартою и сказал:
- Какая же у вас новость, поделитесь с нами, - сказала Вершина, и Марта тотчас позавидовала ей, что она таким большим количеством слов сумела выразить простой вопрос: какая новость?
- Угадайте, - угрюмо-торжественно сказал Передонов.
- Где же мне угадать, какая у вас новость,- ответила Вершина, - вы так скажите, вот мы и будем знать вашу новость.
Передонову было неприятно, что не хотят разгадать его новость. Он замолчал и сидел, неловко сгорбившись, тупой и тяжелый, и неподвижно смотрел перед собою. Вершина курила и криво улыбалась, показывая свои темно-желтые зубы.
- Чем так-то угадывать ваши новости, - сказала она, помолчав немного, - давайте я вам на картах погадаю. Марта, принеси из комнаты карты.
Марта встала, но Передонов сердито остановил ее:
- Сидите, не надо, я не хочу. Гадайте сами себе, а меня оставьте. Уж меня теперь на свой копыл не перегадаете. Вот я вам покажу штуку, так вы рты разинете.
Передонов проворно вынул из кармана бумажник, достал из него письмо в оболочке и показал Вершиной, не выпуская из pук.
- Видите, - сказал он, - конверт. А вот и письмо.
Он вынул письмо и прочитал его медленно, с тупым выражением удовольствованной злости в глазах. Вершина опешила. Она до последней минуты не верила в княгиню, но теперь она поняла, что дело с Мартою окончательно проиграно. Досадливо, криво усмехнулась она и сказала:
- Ну, что ж, ваше счастье.
Марта сидела с удивленным и испуганным лицом и растерянно улыбалась.
- Что взяли? - сказал Передонов злорадно. - Вы меня дураком считали, а я-то поумнее вас выхожу. Вот про конверт говорили, - а вот вам и конверт. Нет, уж мое дело верное.
Он стукнул кулаком по столу, не сильно и не громко, - и движение его и звук его слов остались как-то странно равнодушными, словно он был чужой и далекий своим делам.
Вершина и Марта переглянулись с брезгливо-недоумевающим видом.
- Что переглядываетесь! - грубо сказал Передонов, - нечего переглядываться: теперь уж кончено, женюсь на Варваре. Многие тут барышеньки меня ловили.
Вершина послала Марту за папиросами, и Марта радостно выбежала из беседки. На песчаных дорожках, пестревших увядшими листьями, ей стало свободно и легко. Она встретила около дома босого Владю, и ей стало еще веселее и радостнее.
- Женится на Варваре, решено, - оживленно сказала она, понижая голос и увлекая брата в дом.
Между тем Передонов, не дожидаясь Марты, внезапно стал прощаться.
- Мне некогда, - сказал он, - жениться - не лапти ковырять.
последняя надежда исчезла.
И досталось же за это сегодня Марте! Пришлось поплакать.
* * *
Передонов вышел от Вершиной и задумал закурить. Он внезапно увидел городового, - тот стоял себе на углу и лущил подсолнечниковые семечки. Передонов почувствовал тоску
"Опять соглядатай, - подумал он, - так и смотрят, к чему бы придраться".
Он не посмел закурить вынутой папиросы, подошел к городовому и робко спросил:
- Господин городовой, здесь можно курить?
Городовой сделал под козырек и почтительно осведомился:
- То есть, ваше высокородие, это насчет чего?
- Папиросочку,- пояснил Передонов, - вот одну папиросочку можно выкурить?
- Насчет этого никакого приказания не было, - уклончиво отвечал городовой.
- Не было? - переспросил Передонов с печалью в голосе.
- Никак нет, не было. Так что господа, которые курят, это не велено останавливать, а чтобы разрешение вышло, об этом не могу знать.
- Если не было, так я и не стану, - сказал покорно Передонов. - Я - благонамеренный. Я даже брошу папироску. Ведь я - статский советник.
Передонов скомкал папироску, бросил ее на землю и, уже опасаясь, не наговорил ли он чего-нибудь лишнего, поспешно пошел домой. Городовой посмотрел за ним с недоумением, наконец решил, что у барина "залито на вчерашние дрожжи", и, успокоенный этим, снова принялся за мирное лущение семечек.
- Улица торчком встала, - пробормотал Передонов.
Улица поднималась на невысокий холм, и за ним снова был спуск, и перегиб улицы меж двух лачуг рисовался на синем, вечереющем, печальном небе. Тихая область бедной жизни замкнулась в себе и тяжко грустила и томилась. Деревья свешивали ветки через забор и заглядывали и мешали итти, шопот их был насмешливый и угрожающий. Баран стоял на перекрестке и тупо смотрел на Передонова.
Вдруг из-за угла послышался блеющий cмех, выдвинулся Володин и подошел здороваться. Передонов смотрел на него мрачно и думал о баране, который сейчас стоял, и вдруг его нет.
Это, - подумал он, - конечно, Володин оборачивается бараном. Недаром же он так похож
на барана, и не разобрать, смеется ли он или блеет".
Эти мысли так заняли его, что он совсем не слышал, что говорил, здороваясь, Володин.
Володин осклабился, заблеял и возразил:
- Я не лягаюсь, Ардальон Борисыч, а здороваюсь с вами за руку. Это, может быть, у вас на родине руками лягаются, а у меня на родине ногами лягаются, да и то не люди, а с позволения сказать, лошадки.
- Еще боднешь, пожалуй, - проворчал Передонов.
Володин обиделся и дребезжащим голосом сказал:
- У меня, Ардальон Борисыч, еще рога не выросли, а это, может быть, у вас рога вырастут раньше, чем у меня.
- Язык у тебя длинный, мелет что не надо, - сердито сказал Передонои.
- Если вы так, Ардальон Борисыч, - немедленно возразил Володин, - то я могу и помолчать.
И лицо его сделалось совсем прискорбным, и губы его совсем выпятились; однако он шел рядом с Передоновым, - он еще не обедал и рассчитывал сегодня пообедать у Передонова: утром, на радостях звали.
Дома ждала Передонова важная новость. Еще в передней можно было догадаться, что случилось необычное, - в горницах слышалась возня, испуганные восклицания. Пеpедонов подумал: не все готово к обеду; увидели - он идет, испугались, торопятся. Ему стало приятно,- как его боятся! Но оказалось, что произошло другое. Варвара выбежала в прихожую и закричала:
- Кота вернули!
она Передонову:
- Иришка-то! со злобы еще новую штуку выкинула. Опять мальчишка прибежал, принес кота и бросил, а у кота на хвосте гремушки так и гремят. Кот забился под диван и не выходит.
Передонову стало страшно.
- Что же теперь делать? - спросил он.
- Павел Васильевич, - попросила Варвара,- вы помоложе, турните его из-под дивана.
Кота кое-как вытащили и сняли у него с хвоста гремушки. Передонов отыскал репейниковые шишки и снова принялся лепить их в кота. Кот яростно зафыркал и убежал в кухню. Передонов, усталый от возни с котом, уселся в своем обычном положении: локти на ручки кресла, пальцы скрещены, нога на ногу, лицо неподвижное, угрюмое.
Второе княгинино письмо Передонов берег усерднее чем первое: носил его всегда при себе в бумажнике, но всем показывал и принимал при этом таинственный вид. Он зорко смотрел, не хочет ли кто-нибудь отнять это письмо, не давал его никому в руки и после каждого показывания прятал в бумажник, бумажник засовывал в сюртук, в боковой карман, сюртук застегивал и строго, значительно смотрел на собеседников.
- Что ты с ним так носишься? - иногда со смехом спрашивал Рутилов.
- На всякий случай, - угрюмо объяснял Передонов, - кто вас знает! Еще стянете.
Но Передонов сохранял невозмутимую важность. Вообще он в последнее время важничал больше обыкновенного. Он часто хвастал:
- Вот я буду инспектором. Вы тут киснуть будете, а у меня под началом два уезда будут. А то и три. Ого-го!
Он совсем уверился, что в самом скором времени получит инспекторское место. Учителю Фаластову он не раз говорил:
- Я, брат, и тебя вытащу.