|
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Мотовилов ораторствовал об идеалах длинно, внушительно и кругло. Иные почтительно слушали, другие вполголоса разговаривали. Андозерский занимал Нету и украдкою кидал на Анну пронзительные взгляды.
- Вы были с нею на мельнице? - тихо спросила Клавдия.
- Да, - сказал Логин, - там хорошо.
- Хорошо! В этом прекрасном диком месте говорить с нею! И она молола вам суконным языком об идеалах! Какая жалость!
Логин засмеялся.
- Вы не любите ее?
- Нет, я только дивлюсь на нее. Быть такой мертвой, говорить о прописях, букварях и вклеивать в эти разговоры тирады об идеалах, - как глупо! Идеалы установленного образца!
- Она любит говорить,- сказала Анна,- о том, чего не понимает,- о своем деле. Так, заученные слова, лакированные, прочные. И притом теплые. И бесспорные.
Она говорила спокойно, - и Логину ее слова, и ясная улыбка, и медленные движения рук казались жестокими.
Браннолюбский хлопал под шумок рюмку за рюмкою и быстро пьянел. Вдруг закричал:
- Не согласен! К черту идеалы!
Но тотчас же "ослабел и лег". Биншток и Гомзин прибрали его, и он больше не являлся. Евлалия Павловна притворялась, что весела, но была в жестокой досаде и безжалостно издевалась над Гомзиным. Биншток не подходил к ней и посматривал злорадно.
Баглаев сидел рядом с женою; имел пристыженный вид. Девицы Дылины вернулись с видом "как ни в чем не бывало" и только потряхивали мокрыми косами. Андозерский подмигнул Вале, Валя лукаво опустила глазки, Баглаев старательно не глядел на сестер. Нета разрумянилась, и лицо у нее было счастливое.
Пришли гимназисты; с хохотом рассказывали что-то Андозерскому. Андозерский захохотал. Крикнул:
- Вот так дети!
Все повернулись к нему.
- Вот наши молодые люди интересное зрелище видели.
- Представьте, - заговорил Петя Мотовилов, показывая гнилые зубы и брызжась слюною,- мальчишки изображают волостной суд: там один из них будто пьяница, его приговорили к розгам. И все это у них с натуры, и тут же приговор исполняют. А девчонки тоже стоят и любуются.
Барышни краснели, кавалеры хохотали. Баглаева сказала пренебрежительно:
- Ну и что ж дальше? - спросил Биншток.
- Да мы ушли: очень уж подробно они представляют, даже противно.
Жозефина Антоновна сердито ворчала на мужа, сверкала на всех черными глазами и бросала гневные взгляды на Валю. Совсем неожиданно она заявила:
- Которая дрянь чужих мужей прельщает, той бесстыдной девице иная жена может и глаза выцарапать.
- Руки коротки, - огрызнулась Валя.
- Что ж вы на свой счет принимаете, - накинулась на нее Баглаева, - видно, по вашей русской пословице, знает кошка, чье мясо съела?
Валя хотела было отвечать, но Анна строго уняла ее. Валя ярко покраснела и смущенно начала рассказывать барышням, что говорят в городе о холере. Анна засмеялась, взяла ее за локоть и тихо сказала ей:
- Надо вас, Валя, вицей хорошенько.
- За что ж, Анна Максимовна? Почему ж я знала, что он пойдет? - оправдывалась Валя.
Варвара злорадно смотрела на сестру. Мотовилов сказал внушительно и негромко:
- А вот мне на вас жалуются, госпожа Дылина. Валя сидела как на иголках и растерянно молчала.
- Да-с, крестьяне жалуются, - продолжал Мотовилов, помолчав немного.
- Да за что же? - робко спросила Валя.
- Вообще, недовольны. Вообще, им не нравится, что учительница. Ну, и вы ссоритесь с сослуживцами и детей балуете, да-с! И все вообще у вас идет навонтараты.
- Да я, Алексей Степаныч...
- Ну-с, я вас предупредил, а там не мое дело. А впрочем, и я согласен. По-моему, баба или девка в классе- одно баловство.
- Ну, что о делах теперь! - вмешался было Баглаев. Но жена сейчас же его уняла.
- Какое- ты имеешь право вступаться? Разве тебя просили? Разве ты чей-нибудь здесь любовник? Ты от всякой смазливой вертуньи сам не свой. Знай свою жену, и будет с тебя.
- Знаю, знаю, матушка, виноват!
- Тото, - наставительно сказал Гуторович, - не фордыбачь, виносос, - у тебя еще вино на губах не обсохло.
Молодые люди смеялись.
Логин и Пожарский стояли в стороне. Логин спросил:
- Скоро на вашей свадьбе запируем?
- Какая там свадьба! - уныло сказал Пожарский.
- Что так?
- Сама девица-ничего, почтительна к нам, что и говорить, да вот где точка с запятой: богатый, но неблагородный родитель и слышать о нас не хочет, - козырь есть на примете.
- Плохо! Но все ж вы попытайтесь.
- Чего пытаться-то? Формальное предложение сегодня по дороге делал,- нос натянули. А вы, почтеннейший синьор, уж за престарелой ingenue* приударили, за Ивакиной. Но это сушь! Вы бы лучше наперсницу барышень тронули, - веселенькая девочка!
- Занята уж она, мой друг.
- Фальстаф?
- Нет. Это - ложная тревога Жозефины, - жених
- Елена прекрасная, значит, даром волнуется?
- Совершенно напрасно.
Биншток обратился к Мотовилову с заискивающею улыбкою:
- Алексей Степаныч, вот Константин Степаныч желает прочесть вам стихи.
- Стихи? Я не охотник до стихов: стихами преимущественно глупости пишут.
- Но это, - сказал автор, Оглоблин, - совсем не -такие стихи. Я взял смелость написать их в вашу честь.
- Пожалуй, послушаем, - благосклонно согласился Мотовилов.
Логин с удивлением смотрел на неожиданного автора стихов в честь Мотовилова; его раньше не было на маевке, и как он сюда попал, Логин не заметил. Оглоблин стал в позу, заложил руку за борт пальто и, делая другою рукою нелепые жесты, прочел на память:
Недавно гражданин честной,
Наш друг и педагог искусный,
Был вдруг постигнут клеветой
И кто же первый клеветник?
Его завистливый коллега!
Быть может, цели бы достиг
Лукавый нравственный калека,
Но вдруг за правду поднялся
Боярин доблестно бесстрашный,
И речью гневнобесшабашной
Скликать сограждан принялся,
И им всеобщего протеста
Проект разумный предложил
Против того, что дали место
В тюрьме тому, кто честен был.
И говорит, не устава,
Боярин мудрый за того,
Кто горько слезы лил, рыдая,
Когда схватили вдруг его,-
И за невинного хлопочет,
И постоять за правду рад,
И доказать начальству хочет,
Кто в этом деле виноват.
Хвала, боярин именитый!
Чтоб был ты в старости маститой
Не только дед, но и прадед!
А нам тебе кричать пора:
Ура! ура! ура! ура!
Стихотворение, прочитанное с чувством и с дрожью в голосе, произвело впечатление. Мотовилов встал и горячо пожимал руку Оглоблина. На лице его лежал отпечаток величия души, которой услышанные похвалы были как раз в пору. Говорил:
- Очень вам благодарен за чувства, выраженные вами по отношению ко мне. Но и вообще очень прочувствованные стихи - такие мысли делают вам честь.
Оглоблин прижимал руку к сердцу, кланялся, бормотал чтото умиленное. Около него столпились, пожимали руку, хвалили за хорошие чувства. Баглаев восклицал:
- Ловкач! Обожженный малый!
Были немногие, на которых чтение произвело иное впечатление. Палтусов улыбался язвительно. Логин слушал с досадою. Клавдия тихонько засмеялась при словах "нравственный калека"; потом она слушала с презрительно-скучающим видом. Анна хмурила брови, неопределенно улыбалась; слово "прадед" рассмешило ее своим ударением, и она весело, долго смеялась. Нета чувствовала себя неловко: стихи ей нравились, но презрительный вид Клавдии и смех Анны заставляли ее краснеть.
Клавдия спросила Валю:
- Что, Валя, понравились вам стихи?
- Отличные стишки, - с убеждением сказала Валя.- А вот теперь есть еще очень хороший поэт, господин Фофанов, совсем вроде Пушкина. Говорят, ему одно время запретили писать.
- За что же?
- Ну вот, разве вы не слышали?
- Не слышала.
- Да, а теперь, говорят, опять пишет. Тоже, говорят, очень хорошие стишки.
Анна стояла одна у ручья. Задумчиво глядела на тихо струящуюся воду, на темно-зеленые, широкие листья водяного лопуха. Они качались и дремали, но Анна знала, что над ними развернутся, будет время, большие белые цветы. Издалека слышался резкий стук дятла.
Логин подошел к Анне. Спросил:
- И зачем вы здесь?
Анна улыбнулась. Логин продолжал:
- Такое пошлое все это общество! Впрочем, пусть их, здесь хорошо, вот здесь, где мы одни.
Вдруг страстное желание чего-то невозможного повелительно охватило Логина. Он смотрел на Анну, и ему стало досадно, что она теперь нарядна, как все. Спросил притворно-ласково:
Вы сегодня опять в новом платье?
- И рыбы наряжаются, бывает пора, - ответила она. - Я люблю радость.
- Только радость?
- Нет, и все в жизни. Хорошо испытывать разное. Струи Мэота, и боль от лозины-во всем есть полнота ощущений.
Логину больно было думать, что Анна переносит боль. А она говорила спокойно:
- Хорошо чувствовать, как падают грани между мною и внешним миром,- сродниться с землею и с воздухом, со всем этим.
Показала широким движением руки на воду ручья, на лес, на далекое- небо,- и все далекое- показалось Логину близким.
Пьяный мужик топтался на дороге. Понемногу делался смелее, все ближе подвигался к веселящимся господам. Подбитое лицо, недоумевающие глаза, тусклая постоянная улыбка на синеватых, сухих губах, взлохмаченные волосы, плохая одежонка; пахло водкою; впечатление безвозвратно опустившегося пропойцы.
Баглаев захихикал. Сказал Логину тихонько:
- Скандальчик будет, чует мое сердце, веселенький скандальчик.
Логин вопросительно посмотрел на него. Баглаев объяснял:
- Видишь этого субъекта? Ну, это, в некотором роде, соперник Алексея Степановича.
- Как это так? - спросил Логин.
- А это Спирька, Ульянин муж, той, знаешь, что у Мотовилова живет, экономкой, понимаешь? Мотовилов Спирьке рога ставит, а Спирька с горя пьянствует.
- Вот так мужичинища! - опасливо сказал Биншток. - Этот притиснет, так мокренько станет.
Спирька был уже совсем близко и вдруг заговорил:
- Ежели, к примеру, господин какую девку из нашего сословия, то, выходит, на высидку, а там, брат, ау! пошлют лечиться на теплые воды. Ну а ежели кто баб, так я так полагаю, что и за это по головке не погладят
- Ты, Спирька, опять пьян, - сказал Гомзин.
- Пьян? Вот еще! Важное дело! И господа пьют. Вот в нашей школе учитель пьет здорово, а где научился? В семинарии, обучили в лучшем виде, всем наукам, и пить, и, значит, за девочками.
- Спиридон, уходи до греха,- строго сказал Мотовилов.
Но тут Спирьку подхватили мотовиловские кучера и извозчики, за которыми успел сбегать проворный Биншток. Спирька отбивался и кричал:
- Ты меня попомни, барин: я тебе удружу, я тебе подпущу красного петуха.
Но скоро крики его затихли в отдалении. Общество усиленно занялось развлечениями. Все делали вид, что никто ничего не заметил. Тарантина затянула веселую песенку, ей стали подтягивать. Нестройное, но громкое- и веселое пение разносилось по лесу, и звонкий вой передразнивал его.
Биншток придумывал, что бы сказать приятное Логину, доказать, что он не клевещет на Логина, а сочувствует. Подошел к Логину и сказал, делая серьезное лицо:
- Несчастный человек-этот Спиридон. Мне его очень жалко!
- Да? - переспросил Логин.
- Правда! И я думаю, что все беды народа от его невежества и малой культурности. Я часто мечтаю о том времени, когда все будут равны и образованны.
- И мужики будут щеголять в крахмальных сорочках и цилиндрах?
- Да, я убежден, что такое- время настанет.
- Это будет хорошо.
- Еще бы! Тогда не будет этой захолустной тосчищи:
общество везде будет большое. И вообще у нас много предрассудков. Вот хоть брак. Дети Адама женились на сестрах, отчего же нам нельзя?
- В самом деле, как жаль!
- Или древние пользовались мальчиками, а мы отчего же?
- Да, все предрассудки, подумаешь!
- Но прогресс победит их, все это будет впоследствии, и свободный брак, и все, и вольная проституция.
- Именно.
- А какую стишину он сляпал! - осклабился Биншток.
- Вам нравится? Биншток фыркнул.
- Еле выдержал!
- Ну что, канашка-соблазнитель,- сказал подошедший Гуторович, - что ж барышень забыли? Евлалия, живописная раскрасавица, поди, соскучилась!
- А ведь Спирьку-то Логин подуськал, никто, как он, уж это, брат, верно. Уж я знаю, мы с ним приятели.
- Ты врешь, Юшка, - сказал Биншток.
- А, ты не веришь? Мне, голове? Ах ты немецкая штука! Эй, ребята, - заорал Баглаев, - немца крестить, Быньку! В воду.
Подвыпившие молодые люди с хохотом окружили Бинштока и потащили его к ручью. Биншток хватался за кусты и кричал:
- Костюмчик испортите, вся новая тройка! Скандал.