Кремлев (рассказ в стихах) 1 Унылой бедности невольник терпеливый, Сидел он у окна, склонясь в немой тоске. Пред ним раскинулся пустынный и ленивый Уездный городок. На дремлющей реке Повисли с берега картиной прихотливой, Вниз крышами, дома. Яснели вдалеке, В просветы крыш седых, за крайней бедной хатой, Зеленые поля и лес голубоватый. 2 Когда бы посмотрел он влево из окна, Упал бы взор его на домик деревянный, Где школа ютилась, Увы! теперь она Всегда будила в нем порывы злости странной, Хотя была ему по-прежнему нужна, Как поприще его работы неустанной. Короче говоря, учителем он был. Сначала он любил свой труд, потом остыл. 3 Первоначальный пыл наивных увлечений, Увяли юные горячие мечты — Цветы в чужой земле тоскующих растений. Увидел он себя в объятьях нищеты, В цепях ненужных мук, печалей и лишений. Без яркой грезы дни томительно-пусты. Желаньем умереть он тайно зачарован, Но цепью прочною к земле пока прикован — 4 Любовью... У него племянница жила, Девица в тех летах, когда давно другие Нашли себе мужей. Что ж! Настенька мила, Hо не красавица, хоть волосы густые, И глазки темные, как яркая смола, И губы алые, как розы полевые, Могли понравиться, – да главная вина, Непоправимая, – совсем она бедна... 5 А он... В его груди тоска воспоминаний. Один и на людях, он грустен, одинок. Из детства в жизнь вошли невзгоды испытаний И преждевременный, сжигающий порок. Когда же с юностью зардел огонь желаний, Ему не вспыхивал ответный огонек: Застенчивый чудак несчастливо влюблялся — Семейственный удел ему не доставался. 6 Бывало, влюбится, томится долго, ждет От милой девушки ласкающего взгляда, Но, полная своих мечтаний и забот, Она с ним холодна, она ему не рада. Набравшись храбрости, всю страсть он изольет Пред нею наконец. Какая же награда? Красавица бежит, словечка одного, Ни даже да иль нет, не бросив для него. 7 Вновь за тетради он присаживался рьяно, На школьные дела переносил он пыл, Но здесь – увы! – еще одна для сердца рана — Его служебный путь угрюм и труден был. И горе и тоску топить на дне стакана И пить угар хмельной он скоро полюбил, И тратил дни свои в бессмысленном разврате, В угарных кутежах, не плача об утрате. 8 И так бы Прожил oн... Но, к счастью или нет, Поток унылых дней, отравленных и смрадных, Струею резвою внезапно был согрет... Кремлев имел сестру. Подруга дней отрадных, Когда и в бедности являлся милым свет, Теперь она была рабою бед злорадных. В далеком и чужом краю она жила И с мужем-пьяницей терпела много зла. 9 Прибрал детей господь, – их мать жалеть не стал; Что жить им в нищете! они счастливей «там». Осталась только дочь, – не чахла, не хворала, А трудно было жить. В работе мать, а «сам» Что ни достанет, все пропьет. Не раз искала Его в глухую ночь жена по кабакам. Он часто бил жену. Порою доставалось И бедной девочке, как мять ни заступалась. 10 В лачуге нищенской, в предместьи городском Куда как тяжело суровою зимою! Завоет вьюга вкруг – и зыблется весь дом, И горница полна вся стужею сырою. Вот летний вечерок, – Настасья босиком Бежит, согнувшися, на речку за водою, И глазки детские на дорогой наряд Прохожих барышень завистливо глядят. 11 Так детство Настино печально проходило. А в восемнадцать лет осталась вдруг она Одна: перед отцом открылася могила, За ним и мать ушла, как верная жена. Взял Настеньку Кремлев. Она сперва грустила, Была застенчива, пуглива и смирна. С ресниц ее порой потоки слез катились, — А щеки девичьи румянцем золотились. 12 Целило время скорбь, – и Настя обжилась, Почуяла себя довольной и свободной, Хозяйством дядиным прилежно занялась, Не чувствуя тоски, ни зависти бесплодной, И сытой бедности, конечно, не боясь. Ей, выросшей в избе понурой и холодной, Привыкшей голодать, и скромный дядин дом Казался, может быть, чуть-чуть что не дворцом. 13 И вот они живут несходною четою, Но одинаково наивные; с тех пор Немало лет прошло докучной чередою, И жизни будничной томительный узор Ни разу не разбит ни счастьем, ни бедою, Как будто бы судьба поставила забор, Ревниво их от всех напастей охраняя, Но вольные пути пред ними закрывал. 14 Как эту изгородь досадную сломать? Как выйти на простор, исполненный движенья, И воздухом живым стремительно дышать, Дышать не так, как те ленивые растенья, Которых злой удел – в ограде прозябать, Где света нет и где не слышно птичья пенья? Где прочный тот рычаг, то крепкое бревно, Которым раздробить ограду суждено? 15 Он сам ли разгадал, узнал ли он из книжек, Прочел ли он в ее застенчивых глазах, Что взрослой девушке не медовых коврижек, А жизни хочется, – но только смутный страх В тоскующей душе неизгладимо выжег Сознанье горькое, что в сереньких годах, Которые чредой над ними пролетали, Отрады не было, хоть не было печали. 16 И жизни не было: крикливою семьей Являлись темные, ничтожные заботы, Тревоги бедности и доли трудовой, Приливы быстрые томительной работы И сплетни зависти да пошлости пустой, — То им, а то о них слагались анекдоты... Не жизнь, а скучный бред, больной и дикий сон, Где тени мрачные плывут со всех сторон. 17 Года бегут, бегут, – бледнеет Настя, вянет, Как сломанный цветок полуденной порой, — И скоро, думал он, так жить она устанет, В душе почувствует прилив кручины злой, Оглянется вокруг – и больше не обманет Ее больная жизнь своею тишиной. Постылым станет все, и будет ей в отраду Срывать на ком-нибудь, тяжелую досаду. 18 И жалость в нем росла. Отсюда далека, Казалось бы, любовь. Но мы народ особый, И русская любовь, как наша степь, дика: У нас любовь смешать нетрудно и со злобой. Века минувшие, безумные века Все чувства русского особенною пробой Отметили... И вот заметил раз Кремлев, Что грешная любовь вошла под мирный кров. 19 Томился долго он, смиренно отвергая Безумную любовь. Но как ее разбить? Улыбку ясную приветливого мая От взора жаркого кто б мог загородить? И каждый день словам возлюбленной внимая, Как можно запретить душе ее любить? Пожар любви растет, в огне сомненья топит И волю робкую пугает и торопит. 20 Мечты горят, зовут. Бежать бы в чуждый край, В далекий чуждый край, где их никто не знает, Где будет им открыт незапрещенный рай, Где ясная весна любовь их увенчает, Где жизнь подарит им цветущий, долгий май... Мечты кипят, а жизнь их злобно отвергает. Какими жертвами любовь завоевать? Как счастье новое бестрепетно создать? 21 Судьба дает ответ и горестный и странный: Тот обеспечил жизнь и лучше и верней И тот придет скорей к обители желанной, Кто смог достать себе поболее рублей — Бумаг ли биржевых, монеты ли чеканной, Земель, полей, лесов иль всяческих вещей — Всего, что может быть оценено рублями, Хотя досталося и темными путями. 22 Посмотришь ли вокруг на гордых богачей — Богатство им далось постыдною ценою: Иной обманывал доверчивых людей, Другой умел вести хитро дела с казною, Тот опекаемых обкрадывал детей, Тот был ростовщиком, людей пускал с сумою, Пускает и теперь, коль случай подойдет, — Зато от всякого им ласка и почет. 23 Иной живет себе отцовским капиталом, И горд он тем, что даст порой бедняге грош; Отец иль дед его, конечно, начал малым, На счастье, к плутовству отменно был пригож, И вот разбогател, – бегут, как вал за валом, К наследнику рубли, считай, так не сочтешь. О том, кто в городе богаче всех, твердили, Что двадцать лет назад с отцом они ходили 24 В леса разбойничать. Близ города стоит «Поклонная» гора с крутым обрывом в реку; Через ее хребет проезжий путь лежит, Как будто проведен лихому человеку Нарочно в помощь он. Суровый, дикий вид. Сосновый лес кругом. Широкую просеку Дорога заняла; свирепо ропщет бор, Угрюмый великан, и гневно хмурит взор. 25 На темени горы – площадка над обрывом; Там сосен вековых разорвана стена. Глубокая река, в движении ленивом Обрыв омывшая, внизу едва видна. Немного впереди, на страх коням пугливым, Глубокий спуск идет – такая крутизна, Что надо тормозить проворные колеса, Чтоб шею не сломать посереди откоса, 26 В былые времена случалось там не раз, Что путешественник, полуночью глухою, — А то средь бела дня в иной недобрый час, — С обрыва вниз летел с разбитой головою; Звенел, гремел за ним тяжелый тарантас, — Все пожиралось вмиг безмолвною рекою. Разбойники меж тем, добычу разделя, Спокойно шли домой чрез бор и чрез поля. 27 Хор одиноких дум и толки городские, Угла медвежьего постыдная мораль, Кому ни доведись, советчики плохие. Спокойно рассудя, конечно, очень жаль, Что честной бедности мозоли трудовые Не всякому милы. А иначе едва ль Нашелся бы приют и в прозе и в поэме О деньгах и нужде давно, постылой теме, 28 Мечты лазурные иному принесут Утеху мирную; бедняк трудолюбивый, С мечтой переплетя свой неприветный труд, Идет своим путем, и грустный и счастливый. Иные люди есть: в них грезы не умрут, Но каждая из них попутчицей ревнивой Идет, родит в душе желаний гордых зной И, жизни требуя, не хочет быть мечтой. 29 И много-много дней, отдавшись тайным думам, Глядит в окно свое Кремлев по вечерам, Не развлекаемый ни тем нестройным шумом, Когда ведут коров ребята по домам, Ни дракой мужиков, ни спором их угрюмым, Ни тихим веяньем, бегущим по кустам, Что берега реки бульваром окаймили И ветки гибкие над нею наклонили. 30 Улыбка горькая порою пробежит, Как тонкая змея в траве скользнет проворно; Порой невольный вздох тихонько прозвучит Стыдливым отзвуком печали тайной, черной, — И вновь на стиснутых губах его лежит Печать угрюмых дум, печать тоски упорной. Но резкий блеск очей всё чаще выдает, Что на душе созрел решенья сочный плод... 31 Закат сиял пред ним прощальными лучами, Края пурпурных туч зачем-то золотя; Гляделся в реку он, как бойкими глазами Глядится в зеркало веселое дитя; Оттенки нежные владели небесами, И тихо ветер полз, травою шелестя. Кремлев закрыл окно, и, к Насте обратившись, Он ей сказал, в лице слегка переменившись: 32 «Мне надо уезжать, и очень далеко... Поеду в Петербург и с месяц там пробуду; Есть дело важное: с ним сладить не легко, Но если сладится, тогда тебе я груду Обновок навезу; ей-ей, на молоко Ребятам будущим деньжонок я добуду... Ну, нечего краснеть и нечего ворчать, — Изволь-ка в путь меня скорее собирать». 33 Уехал утром он... А через две недели Глухою полночью ударили в набат. В испуге жители покинули постели, Оделись наскоро, на улицы спешат... Недолог был пожар, а все-таки сгорели Хоромы пышные да хижин бедных ряд. Хозяин тех хором, купец весьма богатый, Спознался в эту ночь с нежданною утратой. 34 Сгорели у него – вот горе, вот удар! Судьба злодейская, разящая так тяжко! Сгорели в эту ночь – о, гибельный пожар! Рыдает наш купец, и стонет он, бедняжка! Сгорели денежки, и вытерпела жap Случайно лишь одна кредитная бумажка: Каким-то волшебством во двор ее снесло И ветром сунуло в углу под помело. 35 А были тысячи, десятки тысяч даже. Недавно продал он хорошенький лесок На сруб и нажился изрядно на продаже, Но в дело денег тех пока пустить не мог, — И вдруг добычею пожара или кражи Исчез весь капитал. Твердили: здесь поджог, Найти преступника полиция старалась, Но и следов его нигде не отыскалось. 36 Еще недели две чредою протекли. Я не могу сказать, чтоб Настенька скучала. Пускай Кремлев блуждал бог весть в какой дали, Она себя кой-чем порою развлекала, — Кого-то в гости к ней глаза ее влекли, И в чьем-то сердце к ней страстишка запылала. То был телеграфист, – он мало получал И тщетно пятый год все повышенья ждал. 37 Настасья стала звать его Володей скоро, И быстро перешли потом они на ты; Случалось иногда, в разгаре разговора, Когда он поверял ей тайные мечты, От страстного его и пламенного взора На щечках Настиных бывали разлиты Такие зореньки, что жарким поцелуем Спешил он их венчать, восторгами волнуем. 38 Вернулся и Кремлев. Рассеян и угрюм, А то порой шумлив и весел чрезвычайно, Порой ответит он и вовсе наобум, На что-то намекнет порою неслучайно, Порой молчит, – молчит под гнетом темных дум, Как будто у него на сердце злая тайна, Как будто что-нибудь случилось на пути, — И Настя не могла того перенести. 39 «Что с вами, дяденька, скажите, друг мой милый?» – «Узнаешь, Настенька, немного погоди». – «Уж не случилось ли, ах, господи помилуй, Беды какой-нибудь?» – «Иди себе, иди». – «А, стала, значит, я племянницей постылой, Чего и ждать от вас теперь мне впереди! Напрасно Настенька хорошенькие губки. Надула Настенька хорошенькие губки. 40 Смеется дядя ей: «Голубка, не ворчи. Ну что бы подождать еще тебе хоть ночку! Сюрпризом я хотел... А впрочем, вот ключи От тайны, коли нет терпения... Как дочку, Люблю тебя...» – «Ну да!» – «Ах, Настя, помолчи... У Блокка я купил тебе билет в рассрочку...» – «Что тратились!..» – «Купил, а завтра и тираж, И что б ты думала! Ведь выигрыш-то наш». 41 «Ах, милый дядюшка! Неужели? Быть не может!» – «Да, Настенька, теперь мы славно заживем. Грошовая нужда нас больше не встревожит. Мы выстроим себе отличный, прочный дом, Товарищей сзовем, – пускай их зависть гложет. По свету странствовать отправимся потом...» – «Да, дядюшка, с собой Володю мы захватим, Иль нет, сперва к венцу, а после и покатим». 42 И побледнел Кремлев. «А что-то я устал!» — Промолвил он с едва скрываемой досадой, Простился и пошел к себе, – бедняк! Упал Он на свою постель и с горестной отрадой, Зажав подушкой рот, до полночи рыдал. А Настенька меж тем пред ясною лампадой Молилась, может быть, иль яркою мечтой Забавила себя, одна в тиши ночной. 43 Мне кажется, пора покончить эту сказку, Тем более, что в ней трагического нет. В крови топить ее мещанскую развязку, Конечно, незачем. К тому же пистолет Хоть у Кремлева был, да праздно перержавел. Боюсь, что никого я песней не забавил, Прерву ж ее строфой, написанной без правил. 21 июня 1890; 24 июля – 26 августа 1894 |