ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Внизу, на земле, в роскошном доме Человека земли.
Кабинет, через открытые двери которого видна столовая. Убранство пышное и богатое, обличающее вкус слишком общий и банальный, – все, как в фешенебельных ресторанах.
Только что окончился завтрак. Гости переходят то из столовой в кабинет, то обратно. Все очень веселы, вся эта собравшаяся здесь разношерстная компания, – д е л ь ц ы, ж у р н а л и с т ы, т о р г а ш и, д а м ы, слишком эффектные. Слышен смутный гул веселого разговора, в котором иногда выделяются несколько фраз, когда говорящие подходят к зрителю.
Ч е л о в е к з е м л и в своем кабинете полулежит в кресле и курит сигару. У него вид человека, уже успевшего привыкнуть к своему богатству, но еще не успевшего или не сумевшего отвыкнуть от тщеславных замашек. К нему подходит то один, то другой и говорят что-то, по большей части с видом почтительности или даже подобострастия, Она иногда появляется, тихо разговаривая с кем-нибудь из гостей. Очень хороша в своем элегантном наряде. Видно, что здешние дамы внушают ей некоторый страх, она обращается к ним с видом принуждения.
Н е с к о л ь к о р а з н о ц в е т н о о д е т ы х д а м собрались в кабинете около круглого стола, на котором лежал спортивные журналы. Они курят тоненькие папиросы, пьют кофе и ликер. Раскраска их лиц соответствует кричащим тонам их платий, и в общем все это дает довольно колоритное, хотя и грубое сочетание цветных пятен. Голоса и жесты свободны, но вульгарны.
В начале действия одна из этих дам, в красном платье, стоит отдельно, в дверях, и говорит довольно приятным голосом под аккомпанемент игры на рояле:
Две проститутки и два поэта,
Екатерина и Генриетта,
Иван Петрович Неразумовский
И Петр Степаныч Полутаковский,
Две проститутки и два поэта
Сошлись однажды, – не странно ль это?
У богомолки княжны Хохловой
В ее уютной квартире новой.
Две проститутки и два поэта
Мечтали выпить бокал "Моэта",
Но богомолка их поит чаем,
Две Проститутки и два поэта,
Как вам противна диета эта!
Но что же делать? Княжна вам рада,
В ее гостиной скучать вам надо.
Две проститутки и два поэта,
Чего вы ждете? Зачем вам это?
Зачем в гостиной у доброй княжны
Вы так приличны и тошно-важны?
Две проститутки и два поэта,
И тот и этот, и та и эта,
Вновь согрешите в стихах и в прозе,
И в ресторане, и на морозе.
П ь я н ы й х у д о ж н и к. Ерунда!
Декадентство!
А д в о к а т. Ничего, забавно.
Б и р ж е в и к. Я признаю только классическое искусство. Ну и Оффенбаха.
Слышны и другие подобные восклицания. Д а м а в к р а с н о м отходит к другим разноцветным дамам.
Д а м а в ж е л т о м. Очень мило. А слышали вы новость? Маленькая Берта бросила своего дохлого дипломата.
Д а м а в г о л у б о м. Давно пора. Он скучен и глуп. С кем же она теперь?
Д а м а в г о л у б о м. Нашла сокровище!
Д а м а в к р а с н о м. Этот толстяк – дурак ужасный, но забавен и не скуп.
Д а м а в з е л е н о м. Но это все – прошлогодний снег. А вот самая свежая новость – гусар Додо застал свою Рыженькую, можете представить, с кем? С новым художником,
Фиолетовым Чертом!
Д а м а в ж е л т о м. Да не может быть! Ай да Рыженькая!
Д а м а в з е л е н о м. Можете себе представить, какая физиономия была у гусара!
Д а м а в г о л у б о м. Бедняжка Рыженькая!
Д а м а в к р а с н о м. Фиолетовый Черт еще беден, а Рыженькая привыкла.
Д а м а в з е л е н о м. Везде измены. И у нашего амфитриона, – его прежняя страсть рвет и мечет.
Дамы оглядываются на Человека земли и начинают говорить тише.
Д а м а в ж е л т о м. Это и понятно, – они так долго были вместе.
Д а м а в з е л е н о м. А что ее особенно злит, вы знаете?
Д а м а в к р а с н о м. А что?
Д а м а в з е л е н о м. Да ведь наш любезный амфитрион через нее получил эту концессию, которая его обогатит.
Д а м а в г о л у б о м. И сейчас же ее бросил!
Хорош!
Д а м а в з е л е н о м (уверенно). Она ему будет мстить. Пожалуй, и концессию от него отнимут.
Д а м а в ж е л т о м. Тише, – он смотрит сюда.
Смеются. Уходят. Человек земли, словно догадываясь, что о нем была речь, встает и делает несколько шагов по кабинету.
Ч е л о в е к з е м л и. Я уже вам сказал, – это дорого. Столько я не дам.
Т о р г а ш. Дайте же и мне сколько-нибудь нажить.
Ч е л о в е к з е м л и. Много нажить хотите.
Т о р г а ш. Тем живем. Не могу же я уступить за свою цену. Помилуйте, какой же расчет!
Ч е л о в е к з е м л и. Вы заплатили художнику за эту картину всего только шестьдесят рублей, а с меня хотите взять шестьсот. Это уж слишком!
Т о р г а ш. Клянусь вам, я заплатил гораздо больше. Да еще присчитайте мои расходы – разъезды, потраченное время.
Ч е л о в е к з е м л и. Художнику нужны были деньги дозарезу. Его любовница уже начала скучать, и он продавал направо и налево все, что только мог продать. Вот тогда-то вы к нему и пришли. Вы умеете пользоваться моментом.
Т о р г а ш. Откуда вы это можете знать? Не верьте тому, кто вам рассказывает это.
Ч е л о в е к з е м л и. Полно, неужели вы думаете, что я интересуюсь сплетнями! Уж если я говорю, значит, я знаю это верно, поверьте.
Т о р г а ш. И правда, вы все знаете. Вас не обманешь.
Ч е л о в е к з е м л и. И не пытайтесь обманывать, – ничего из этого не выйдет.
Т о р г а ш. Хорошо, я вам пришлю картину, но вы должны что-нибудь прибавить.
Ч е л о в е к з е м л и. Хорошо. Сойдемся. У меня к вам есть более интересное дело.
Отходят в сторону и говорят тихо.
Б а н к и р. Наш хозяин на этом деле заработает миллионы.
Ж е л е з н о д о р о ж н и к. Ну, это зависит...
Б а н к и р. Да? Вы думаете?
Ж е л е з н о д о р о ж н и к. Он не брезгует никакими средствами, но на этот раз против него ведут интригу.
Б а н к и р. Да? Скажите! И не секрет, кто?
Б а н к и р. О lа-lа!
Смеются и проходят.
А д в о к а т. Не понимаю, почему на меня так нападают за это дело.
П ь я н ы й х у д о ж н и к. Милый, да ведь он
– прохвост, и его нельзя защищать.
А д в о к а т. Почему же нельзя?
П ь я н ы й х у д о ж н и к. Да ведь пакостное дело, грязное, такого прохвоста нельзя защищать, гадко, пойми, свинья ты этакая.
А д в о к а т. Я понимаю твою экспансивность, но согласись, что с такою прямолинейностью далеко не уедешь.
Отходят. Человек земли и Торгаш смеются.
Ч е л о в е к з е м л и. О подробностях мы с вами поговорим после. Вы знаете, со мною выгодно иметь дела.
Т о р г а ш. Кто же этого не знает! Вы – человек широкого размаха, сами славно живете и другим жить даете. Притом же и в средствах вы не стесняетесь.
Ч е л о в е к з е м л и. Двусмысленная похвала!
Смеются и отходят.
Д е л е ц (Журналисту). Наш милейший хозяин – очень талантливый деятель.
Ж у р н а л и с т. Да, я не знаю более талантливого дельца.
Д е л е ц. Это – человек большой инициативы и обширного ума. Но иногда он бывает чересчур смел.
Ж у р н а л и с т. Пока его смелость постоянно оправдывалась.
Д е л е ц. Пока. Скажу вам по секрету, – против него готовится очень хитрая интрига.
Ж у р н а л и с т. Да? В самом деле? Это – очень интересно. Но в чем же дело?
(Озираясь кругом, наклоняется к уху
Журналиста и шепчет.)
Ж у р н а л и с т (смеется). Это презабавно.
Д е л е ц. Не правда ли, хитро придумано?
Наш амфитрион может взлететь.
Ж у р н а л и с т. Да еще как!
Д е л е ц. Если от него отнимут концессию...
Только смотрите, никому ни слова.
Ж у р н а л и с т. Конечно, само собою. За кого же вы меня принимаете? Мне не надо повторять этого.
Ж у р н а л и с т отходит. Делец подходит к
Человеку земли.
Д е л е ц. Хоть это и против моих правил, но единственно только из сочувствия к вам я хочу вас предостеречь.
Ч е л о в е к з е м л и. От чего?
Д е л е ц. Напрасно вы вмешиваетесь в это дело о железной дороге. В этом заинтересованы многие, и вы рискуете очень многих вооружить против себя.
Ч е л о в е к з е м л и. Ну, этого я не боюсь.
Волка бояться – в лес не ходить.
Д е л е ц. Право, вам бы лучше было от этого дела воздержаться.
Ч е л о в е к з е м л и. Вы всегда становитесь мне поперек дороги. Надо же и мне зарабатывать.
Д е л е ц. Но вы врываетесь в нашу сферу.
Д е л е ц. Что ж, хотите побороться? А не лучше ли было бы нам прийти к соглашению?
Ч е л о в е к з е м л и. Да о чем же и я говорю с самого начала!
Отходят.
Д а м а в ж е л т о м. Душенька, да это же все знают.
О н а. Я этим совсем не интересовалась.
Д а м а в ж е л т о м. Это же так понятно.
Конечно, какое же вам дело до того, что было до вас! Мужчины без этого не могут. Но я вам говорю это потому, что она ужасно раздражена, и я не знаю, на что она способна.
О н а. Он меня любит, – до остального мне нет никакого дела.
Д а м а в ж е л т о м. Ах, душенька, я только хотела вас предостеречь.
Отходят.
Ж у р н а л и с т (Человеку земли). Нет, вы не скажите, – поддержка нашей газеты чего-нибудь стоит.
Ч е л о в е к з е м л и. Однако, говорят, ваша газета дышит на ладан.
Ж у р н а л и с т. Ну, вот, что за вздор!
Ч е л о в е к з е м л и. Говорят, подписка упала, да и розница уже не прежняя, да и объявление не так богато, как раньше.
Ж у р н а л и с т. Ну, мало ли что говорят! Вы только послушайте людей, так они скажут, что и вы накануне банкротства.
Ч е л о в е к з е м л и. Ну, уж это слишком.
Ж у р н а л и с т. Газета пойдет хорошо, об этом что и говорить. Нам надо только теперь перехватить денег.
Ч е л о в е к з е м л и. Вот то-то!
Ж у р н а л и с т. Поверьте, вы не прогадаете, если возьмете наш вексель.
Отходят. Гости понемногу начинают расходиться.
Д а м а в г о л у б о м. На кого же мне играть?
Ч е л о в е к з е м л и. На Апаша и на Монгола.
Ж у р н а л и с т. Обманет Апаш. Он уже и в прошлом году брал с трудом.
Д е л е ц. Что касается меня, я предпочитаю
Алгвазила.
Д а м а в ж е л т о м. Ну, нет, на эту лошадь я не ставлю.
Д а м а в л и л о в о м (улыбаясь приятно и не смешиваясь с веселыми дамами, ласково говорит с Нею). Я так сочувствую вашей тоске, так понимаю это состояние, когда любишь одного, но все еще так больно вспоминать прежнюю любовь.
О н а. Не могу не вспоминать.
Д а м а в л и л о в о м. Он вас очень любил?
О н а. О да!
Д а м а в л и л о в о м. Но ведь он был гораздо старше вас. Как вы могли быть вместе?
О н а. Он жил в волшебном царстве мечты, и я была обвеяна чарами вдохновения и восторга. Я никогда не думала о том, что он немолод. Сердце его было молодо и до смерти останется таким.
Д а м а в л и л о в о м. Да, но вот приходит другая любовь, и все меняется. Как это странно!
Мы должны всегда жить только настоящею минутою. Как горько ошибается тот, кто мечтает о вечной любви! Да что о вечной! Хоть бы долгая! Но теперь вы счастливы?
О н а. Не сумею сказать, как я счастлива. Я чувствовала бы себя счастливейшею из женщин, если бы не печаль о том, кого я оставила, и о том, что я потеряла. Мы звали его с собой, но он не захотел.
Д а м а в л и л о в о м. Это понятно, – он уже привык к своему уединению. В его возрасте трудно менять привычки.
Все гости ушли. Остались Она и Человек земли.
О н а. Кажется, все ушли наконец.
О н а. Ах, эти ужасные люди! Эти слишком бойкие дамы! И эти вечные разговоры о деньгах!
Неужели без них нельзя.
Ч е л о в е к з е м л и. Не думай об этом. Все это мои заботы. А с тобою я только счастлив, только люблю. С тобою я отдыхаю от всей этой суеты, утомительной, но не бесполезной.
О н а (обнимая его, страстно). Люблю, люблю! И весь бы день хотела быть с тобою!
Только с тобою.
Ч е л о в е к з е м л и. Пожалуй, я бы тебе скоро надоел, если бы мы ни на минуту не расставались.
О н а (подходя и обнимая). Нет, нет! Я все в тебе люблю, все, – и этот гордый лоб, и эти зубы, слишком белые, и эти волосы, чересчур непокорные. И ненавижу всех этих ужасных людей, которые отнимают тебя от меня. Даже к сну тебя ревную, – несносный сон так укорачивает нашу жизнь. Я хотела бы две, три жизни прожить с тобою, не разлучаясь ни на минуту. Так вот – глаза в глаза, и в сердце безмерное упоение любви.
Ч е л о в е к з е м л и. Жизнь моя, как я тебя люблю! Как я рад твоей любви! Душа моя всегда с тобою, чем бы я ни был занят. И во сне я с тобою, всегда нераздельно твой.
О н а. Все эти люди отнимают у тебя так много времени, так много вниманья. Всего, что дорого мне.
Ч е л о в е к з е м л и. Все это – нужные люди, без них нельзя.
О н а (мечтательно) Когда он там, на горе, уходил на свою башню наблюдать звезды, я знала, что он все же со мною, что в звездных неизмеримых пространствах он видит мой бездонный взор, и я сама чувствовала мою душу слитою с душой пространств.
Ч е л о в е к з е м л и (надменно улыбаясь). А я блеск звезд заковал в бриллианты, рубины и яхонты и пролил его на твою грудь и на твои волосы, потому что я люблю тебя так, как не умеют любить мечтатели.
О н а. Да, ты радуешь меня и балуешь, как ребенка, но когда ты уходишь от меня, я не знаю, не забываешь ли ты меня в то время. Я тогда думаю, что земля холодеет, что любовь оскудевает, и мне вдруг делается страшно.
Ч е л о в е к з е м л и. Не бойся, моя златокудрая,– солнце наше еще не скоро погаснет.
О н а. А иногда – другой страх. Может быть, эти веселые, развязные дамы...
Ч е л о в е к з е м л и. Какой вздор! Как можешь ты сравнивать себя со всеми этими дамами! Да из них лучшая не достойна служить у тебя в горничных!
О н а. И как деньги могут напомнить тебе мое лицо, мои глаза?
Ч е л о в е к з е м л и. Напомнить?
О н а. Да. Он смотрел на звезды и мои глаза видел в них.
О н а. Какое сравнение!
Ч е л о в е к з е м л и. Разве неверное?
О н а. Не то что неверное... Да и мои волосы значительно темнее. Ведь я же не рыжая.
Ч е л о в е к з е м л и. Золото – благородный металл. Среди вещей нет ничего лучше и красивее золота. И голос твой звонок, как звук червонцев один о другой, – знаешь, этот волшебный, благородный звон золотых монет.
О н а. Меня это не радует.
Ч е л о в е к з е м л и. Почему, маленькая капризница?
О н а. Волосы мои и мой голос тебе напоминают золото, а не золото меня.
Ч е л о в е к з е м л и. Пожалуй, что и так.
О н а. Чему ж мне радоваться?
Ч е л о в е к з е м л и. Как погрузишься во все эти увлекательные дела, так о любви и не думаешь. Весь бываешь захвачен упоением и радостью созидания. Подумай только, – ведь это мы, техники и строители, – хозяева жизни. Что захотим, то и сделаем с миром. В пустыню проведем каналы, океаны соединим, воздвигнем города среди лесов, проведем дороги через горы, повесим мосты над безднами. Весь лик мира изменим. Построим плотину в океане – и растопим полярные льды. Голова кружится, когда думаешь обо всем, что мы можем. До любви ли!
Любовь – только отдых.
О н а. Только отдых?
Ч е л о в е к з е м л и. Сладкий отдых, надо отдать ей справедливость.
О н а. А там, наверху, любовь была для нас жизнью.
Ч е л о в е к з е м л и. Ну, это понятно. О чем же еще там можно было думать? Ведь он жил мечтою.
О н а. Но это было так хорошо, так наполняло жизнь! Я была его любовью и его жизнью.
Ч е л о в е к з е м л и. Однако ты оттуда ушла.
О н а. Да, я полюбила тебя и к тебе ушла.
Ч е л о в е к з е м л и. А теперь ты тоскуешь?
Ч е л о в е к з е м л и. Да, теперь, я думаю, там скучновато. Волшебница фея умчалась...
О н а. Ты не должен так говорить!
Ч е л о в е к з е м л и. Прости, милая. Я понимаю твои возвышенные чувства. Но что же делать! Человек не должен отказываться от счастья из-за жалости.
Слышен стук в дверь. Она вздрагивает и смотрит на дверь тревожно и боязливо. Человек земли хмурится.
О н а. Войдите.
Входит лакей и подает карточку. Человек земли читает карточку; лицо его выражает досаду и смущение. Нерешительно смотрит на Нее.
О н а. Опять какое-нибудь неприятное посещение?
Ч е л о в е к з е м л и (нерешительно). Да.
Знаешь, дорогая...
О н а. Мне уйти?
Ч е л о в е к з е м л и. Да, видишь ли...
О н а. Хорошо, я уйду, если хочешь, – хоть и печально уходить, едва только мы остались одни.
Ч е л о в е к з е м л и. Милая, разве я рад этим посещениям? Если хочешь, я велю не принимать.
О н а (всматривается в его лицо, чтобы не сказать того, что ему будет неприятно.
Задумывается на минуту, наконец решается и, подавляя вздох досадливой печали, говорит).
Нет, зачем же! Не можешь же ты замкнуться от всех. Да мне и самой надо отдохнуть. Не сердись, милый, – эти люди меня утомили, может быть, потому, что они мне совсем чужие. Мне кажется, я к ним никогда не привыкну.
Ч е л о в е к з е м л и. Пустое! Привыкнешь скоро, и тебе будет легко. Иди же, моя милая.
Целует ее нежно и как бы слегка смущенно. Она уходит, на пороге задерживается немного и бросает на него нежный взгляд.
Ч е л о в е к з е м л и (лакею). Проси.
Она очень красива. Лицо ее выдает смятение, печаль, ревность. Когда она видит Человека земли, ее глаза становятся вдруг радостными и влюбленными. Человек земли делает любезное и веселое лицо и с ласково протянутыми руками идет ей навстречу.
Ч е л о в е к з е м л и. Милая, это очень любезно, что ты захотела ко мне заглянуть! Хотя я и анафемски занят, но с удовольствием поболтаю с тобою четверть часика. Не хочешь ли вина?
Д р у г а я. У тебя был пир. Нет, я не хочу вина.
Нервно-порывистыми движениями снимает перчатки. Бросает быстрый взгляд на отражение свое в зеркале, что над камином.
Ч е л о в е к з е м л и. Какой там пир!
Пришлось позвать кое-кого из нужных людей.
Д р у г а я. Ну, еще бы! Тебе многие нужны, и ты всегда с людьми, которые тебе полезны. Ты и со мною был, когда еще не был сильным, потому что я часто помогала тебе.
Ч е л о в е к з е м л и. Не потому, вовсе не потому. Ты знаешь...
Д р у г а я. Знаю, знаю все, что ты можешь мне сказать. Однако, что ж это, серьезно?
Ч е л о в е к з е м л и. Что, милая? О чем ты говоришь?
Д р у г а я. Он не понимает! Ты решился бросить меня для этой простушки, которую вывез из какой-то Аркадии? Для нее, которую ты отбил от мужа, наговоривши ей всего того, что и мне в свое время?
Ч е л о в е к з е м л и. Потише, милая, не надо сердиться, – что было, то прошло. Сердцу не прикажешь, – не нам менять его законы.
Д р у г а я. Разве я тебя не любила? Разве ты меня не любил? Разве ты забыл все, что было?
Забыл всю мою нежность, все мои заботы, мои труды и унижения из-за тебя? Забыл, как я делила твою бедность, как я помогала тебе во всем?
Ч е л о в е к з е м л и. Право, милая, я у тебя не в долгу! Если ты делила со мною свое время, то ведь и я делил с тобою что мог. Из маленькой звездочки я тебя сделал блестящею звездою, – не я ли вывел тебя в люди?
Д р у г а я. Вот как ты разговариваешь со мною! Не так, как прежде, когда ты смотрел на меня, как на богиню, сошедшую к тебе с Олимпа.
Ч е л о в е к з е м л и. Будь благоразумна.
Жаловаться тебе не на что, – я поставил тебя на хорошую дорогу, без меня бы ты...
Д р у г а я. Не беспокойся, не пропала бы и без тебя. Но разве я пришла к тебе счеты сводить? Не хочу и говорить с тобою о том, что и последнюю концессию ты получил через меня. А ведь она тебе даст миллионы.
Д р у г а я. Молчи! Мне этого не надо. Разве я этим дорожу? Я тебя люблю, – понимаешь ты это? Понимаешь ты, что не все покупается и продается?
Ч е л о в е к з е м л и. В моих руках ты приобрела такой блеск, такую репутацию, – не можешь же ты это отрицать!
Д р у г а я. Слушай, я не шутить с тобой пришла! Значит, все эти твои слова, все эти клятвы, которые ты так щедро расточал мне...
Ч е л о в е к з е м л и. Брось! Скучно!
Д р у г а я. И ласки твои, и безумие, в котором мы с тобою утопали... Значит, все – обман, и все твои уверения – пустые, лживые слова! А я так верила, так верила! Нет такой святыни, в которую люди верят больше, чем я в тебя верила. Безумие моей любви, безумие моей жизни было моею радостью, всем, чем я жила. И теперь в душе моей ничего нет.
Ч е л о в е к з е м л и. Ну, ну, успокойся.
Д р у г а я. Скажи – ты ее любишь?
Ч е л о в е к з е м л и. Люблю.
Д р у г а я. Но ведь ты и меня любил! Люби же меня и теперь! Ты – прекрасный, ты – сильный, у тебя душа широкая, как мир, как твои орлиные замыслы. Разве в твоей душе не вместятся две любви, две жизни? Разве ты такой же, как все эти маленькие, презренные людишки?
Ч е л о в е к з е м л и. Что ты говоришь, безумная? Души нельзя разделить пополам. Уйди от меня.
Д р у г а я. Слушай, – ты дорого за это заплатишь! Ты недолго будешь блаженствовать с твоею аркадскою пастушкою.
Ч е л о в е к з е м л и (мгновенно раздражаясь и бешено хватая ее за руку). Молчи! Не смей говорить о ней.
Д р у г а я. Тише, грубый варвар! Ты делаешь мне больно. Ты одичал там, в горах. Пусть она святая, а я грешная, но разве у человека не могут быть две жены? Скажи, разве не могут?
Ч е л о в е к з е м л и. Но разве же это будет любовь?
Д р у г а я. О, любовь! Что ты знаешь о могуществе любви? Видишь, я даже не ревную, так я тебя люблю. Пусть, пусть и она будет, если ты ее любишь, – но люби и меня, люби, мой милый! (Плачет и становится перед ним на колени.)
Ч е л о в е к з е м л и (поднимая ее). Пойми, – я ее люблю!
Д р у г а я. Когда уста к устам приникнут, разве есть иная? О, люби меня, люби! Сохрани нашу любовь!
Ч е л о в е к з е м л и (отходя от нее). Разве ты не понимаешь, что возврат к прошлому невозможен?
Д р у г а я. Невозможен? Так ты меня отталкиваешь? О, я этого не забуду! Разве не знаешь ты, что любовь – сестра ненависти? Не знаешь? Отомщу тебе за все мои страдания!
Д р у г а я. Не хочешь ли ты, чтобы я тебе рассказала все наперед? Нет, прекрасный изменник, я нанесу тебе удар там, где ты не ожидаешь. (Хохочет.)
Ч е л о в е к з е м л и. Ты, право, забавна!
(Смеется.)
Д р у г а я (перестала хохотать и смотрит на него глазами, вдруг заблиставшими по-змеиному. Она подходит к нему близко, дрожит и говорит очень тихо и очень внятно).
Подожди, тебе будет не до смеха. А что ты скажешь, если я оболью твою новую любовь серною кислотою? Будешь смеяться? Забавна тебе будет эта безобразная маска на ее лице?
Ч е л о в е к з е м л и (с яростью). Не смей говорить этого! Не смей даже и думать ни о чем подобном! Я тебя так скручу, что ты...
Д р у г а я (быстро овладевает собою. Она отходит в сторону, смотрит на него холодными глазами и говорит почти спокойным голосом).
О, как страшно! Как это любезно – топать ногами и кричать на меня! На меня, которая только что стояла перед тобою на коленях и целовала твои руки.
Ч е л о в е к з е м л и. Но как же ты смеешь грозить мне? И чем грозить!
Д р у г а я. Но ведь я страдаю!
Ч е л о в е к з е м л и. Если даже допустить глупую мысль, что я в чем-то виноват перед тобою, то в чем же перед тобою виновата она, которой ты грозишь таким ужасом? Или сердце у тебя звериное?
Д р у г а я. Ты не понимаешь шуток! Что ж, ты и в самом деле думаешь, что я пойду на такое гнусное дело – обливать кого-то серною кислотою? Я не так зла и не так глупа!
Ч е л о в е к з е м л и. Зачем же ты говоришь?
Д р у г а я. Я сама не знаю, что говорю. Я несчастна! Я так страдаю! Но я была более высокого мнения о твоей проницательности! Ах, у меня голова кругом идет, я ничего не понимаю, мне так тяжело, так горько! Умереть бы, умереть!
(Порывисто садится, почти падает в кресло, и нервически рыдает.)
Ч е л о в е к з е м л и (нетерпеливо ходит по кабинету, потом подходит к Другой).
Успокойся, милая. Что было, то прошло, а прошлого не воротишь.
Д р у г а я. Не надо, не надо, чтобы проходила любовь! Такая любовь, как моя!
Ч е л о в е к з е м л и. Что же мне делать! Я снова влюблен, и не менее страстно, чем тогда, когда я тебя встретил.
Ч е л о в е к з е м л и. Если бы ты знала, как она прекрасна, как умна, как нежна! Какие у нее золотые волосы! Как она улыбается!
Д р у г а я. Хоть бы из милосердия ко мне не говорил об этом! Да, так ты улыбаешься другой, ты целуешь другую! О, твоя улыбка! О, я слишком хорошо ее знаю, слишком изучила поцелуй этих уст, похожих на спелую гранату! А улыбка твоя! От нее сердце во мне задрожит и словно выпрыгнуть хочет.
Ч е л о в е к з е м л и. Ты мне льстишь. Я ведь не златокудрый поэт, не превыспренний мечтатель. Я не улыбаюсь, – я строю дороги и мосты.
Д р у г а я. О, вспомни, вспомни, что за блаженные часы мы проводили там, в нашем благословенном уголке, где теперь без тебя так мертво, так пусто! (Становится перед ним на колени.) Сжалься надо мною, сжалься!
Ч е л о в е к з е м л и (стараясь ее поднять).
Ну, полно, полно. Встань. Могут войти.
Д р у г а я. Я бросила для тебя человека, который так меня любил! Он ветерку не давал до меня коснуться. А ты – ты растоптал меня и отшвырнул, как ненужную тряпку. О, ты – жестокий! Какой жестокий!
Ч е л о в е к з е м л и (досадливо). Встань, милая, прошу тебя. Право, все это совершенно ни к чему! Упрекать нам друг друга не в чем.
Любовь – это живой цветок. Она или растет с каждым днем, или отцветает.
Д р у г а я. Жестокий! О, какой ты жестокий!
Ведь ты для меня – последний и единственный.
После тебя никого не полюблю, никого, никогда!
Вся моя жизнь была в тебе. Без тебя – смерть.
Ч е л о в е к з е м л и. Ну, полно, без трагедий!
Д р у г а я (порывисто встает). Не надо трагедий! Зачем трагедии! Вся жизнь наша – забавный фарс. (Вытирает слезы. Подходит к зеркалу, долго смотрит на себя. Берет перчатки и опять их бросает.)
Ч е л о в е к з е м л и. Жизнь – не трагедия и не фарс.
Д р у г а я. Ты все знаешь, ты знаешь жизнь.
Что же такое эта жестокая жизнь?
Ч е л о в е к з е м л и. Жизнь – труд, созидание. Радость жизни – творить то, чего не было, творить из упрямого материала, побеждать сопротивление.
Ч е л о в е к з е м л и. Ну конечно! Будь же благоразумна! Мир широк, утешений в нем много.
Д р у г а я. Хорошо, если ты этого хочешь! Как мне ни трудно, но что ж делать! (Смеется, опять смотрит на себя в зеркало и намеренно делает спокойное, почти веселое лицо, как искусная актриса, привыкшая перевоплощаться.)
Ч е л о в е к з е м л и. Ну вот, так-то лучше.
Д р у г а я (подходит к окну, смотрит на улицу, молчит. Говорит медленно, как бы нерешительно). Но нельзя, чтобы мы так расстались. В память всего того, что между нами было, я прошу тебя об одном, – ты это исполнить?
Ч е л о в е к з е м л и. А что такое? (Смотрит на нее внимательно и недоверчиво.)
Д р у г а я (подходит к нему, кладет руку на его рукав и говорит нежно, вкрадчиво). Нет, ты обещай сначала, что исполнишь то, о чем я буду тебя просить.
Ч е л о в е к з е м л и (пожимая плечами). Как же я могу обещать, когда я не знаю, что ты придумала!
Д р у г а я (насмешливо). Ты боишься? Ты думаешь, что я замышляю что-то коварное! Ты боишься слабой женщины! О вы, храбрые мужчины!
Ч е л о в е к з е м л и. Я ничего не боюсь, но согласись сама, что очень странно соглашаться на что-то, а на что, неизвестно.
Д р у г а я. Так ты исполнишь то, о чем я тебя попрошу?
Ч е л о в е к з е м л и. Если это в моих силах, то, конечно, исполню.
Д р у г а я. Ну вот, обещал, и спасибо. Не бойся – ничего страшного и коварного. Я только хочу тебя просить, чтобы ты еще один раз – последний раз – провел со мною несколько часов.
Мы поедем куда-нибудь за город и покутим немного – справим по нашей любви тризну.
Хорошо? Согласен?
Ч е л о в е к з е м л и (улыбаясь несколько принужденно). Я обещал и исполню.
Д р у г а я. Скрепя сердце?
Ч е л о в е к з е м л и. Нет, с большим удовольствием. Если бы мне это было неприятно, я бы отказался. Когда же ты хочешь?
Д р у г а я. Ты заедешь ко мне в среду утром, – хорошо?
Ч е л о в е к з е м л и. Лучше в четверг.
Ч е л о в е к з е м л и. Какой вздор! Чего же мне бояться?
Д р у г а я. А может быть, я застрелю тебя по дороге.
Ч е л о в е к з е м л и (с презрительным, почти обидным смехом). Оружие смерти в руках женщины не страшно. Если бы ты и захотела, со мною тебе бы это не удалось. Трусом я никогда не был.
Д р у г а я. Разве ты не боишься смерти?
Д р у г а я. А если мой шофер мрачно смотрит на жизнь и мечтает о самоубийстве? Что ты на это скажешь, мой милый? Ты, кажется, побледнел? Ты вспомнил мрачное лицо моего
Германа?
Ч е л о в е к з е м л и. Ты говоришь глупости, и мне досадно тебя слушать. Если он мечтает о самоубийстве, то при чем же мы тут?
Д р у г а я (смеется). Ну, мало ли при чем? Да он, может быть, спрыгнет вовремя и спасется.
Д р у г а я. Спасибо, милый! Вот таким я тебя полюбила и таким люблю, – бесстрашным, прекрасным, сильным!
Бросается к нему на шею и рыдает. Порывисто целует его, вырывается из его объятий и уходит.
Человек земли мрачно смотрит вслед за нею.